Темная Душа
Шрифт:
Правда, Мэлоун еще не представлял, как склонить его к сотрудничеству. Он скрытен, о людях, с которыми у него налажены связи, не сболтнет лишнего. Богат, не как шейх, но все же: сын - конгрессмен в Вашингтоне, антикварный бизнес Артура - нечета его бизнесу. Деньги здесь не помогут. Тогда что? Может, услуга. Главное - начать двигаться в избранном направлении, а там уж Артур как-нибудь отыщет верную тропку.
Мэлоун недолго ломал голову. Когда через три дня после беседы с Самиром Дэвид сам ему позвонил, Артур понял - вот он, его звездный час. Вот он, стук чуда в дверь.
В
– Я предан коньяку, Дэвид, у меня его в баре целый ассортимент, но бутылочка виски специально для тебя припасена всегда. Смотри, тот самый сорт, который ты мне однажды порекомендовал.
Дэвид посмотрел на бутылку, который показывал ему Артур.
– Ничего другого не пью лет сорок.
Они устроились со стаканами.
– Я к тебе по серьезному делу, Артур, - начал Дэвид.
– Долго прикидывал, и понял, лишь ты здесь можешь помочь.
"Вон оно как, - Артур мысленно потер руки, - Я могу оказаться полезен тебе, Дэвид? Надо же, какой поворот событий".
– Это не касается бизнеса, я надеюсь? Помогу в чем угодно, ты же знаешь. Только очень хочется посидеть с тобой по-дружески, без официоза. Столько лет знаем друг друга, сотрудничаем, и не разу не удавалось просто поговорить за стаканчиком.
Дэвид слабо улыбнулся, и Артур понял, что взял правильную ноту. В жестком облике сидящего перед ним старика просматривался едва уловимый надлом.
"Видимо случилось что-то действительно серьезное", - подумал Мэлоун.
– Говори, что стряслось, Дэвид.
Старик отпил немного виски. Посидев с полсекунды, расслабил галстук на мощной шее.
– Я к тебе с семейными проблемами, Артур. В бизнесе у меня все отлично. Дома - трудности. Хотя трудности - слабо сказано. Мой внук попал в беду.
Артур покивал в знак того, что весь во внимании.
– Он - мой единственный внук. Сын Калеба. Ты, кстати, знаком с ним.
– Хорошо знаком. Я и твой Калеб ужинали вместе в Вашингтоне, в июле этого года на День Независимости.
– Точно, запамятовал. Старею.
– И сынишку его, твоего внука видел, хоть и давно. Мы с Жозефин заезжали к вам с Эммой в гости, на Пасху кажется. Было это лет десять назад. Крутился там чернявый малыш.
– Он. Марк, - лицо Дэвида посветлело, но на него быстро нашла мрачная туча.
– Всегда был особенным ребенком. Вырос в не менее особенного парня.
– Все мы, родители, думаем про своих детей, что они особенные.
– Ну, я знаю, что говорю. Этот пацан будто не наш вовсе. Нет, внешне там все наше, наша кровь. Если быть точным, кровь бабушки, моей Эммы. Черные кудри, черные глаза. Но в том что касается всего остального... В первый раз он выставил на посмешище меня и своего отца в девять лет, когда пошел работать разносчиком газет. Ты понимаешь, Артур, да? При наших-то капиталах. Вот
Артур тихо рассмеялся, Дэвид покачал седой головой, вспоминая.
– Дальше было хуже. В частные школы, куда мы с отцом его устраивали, Марк ходить отказывался. Сказал четко и ясно - буду учиться в обычной школе, как все. В школу ездил исключительно на велосипеде, если мать, бывало, подъезжала с водителем - как-никак жена конгрессмена - пацан кортеж игнорировал и улепетывал прочь на велике.
– Надо же, независимый какой!
– искренне удивился Мэлоун.
– Точно. Он мог поступить в любой университет. Лига Плюща, британские вузы, всё к его услугам. Ему было обеспечено блестящее будущее. Хочешь, иди по моим стопам, хочешь по стопам отца в политику, хочешь в космос лети - во всем поддержим. Он выбрал то, что мы меньше всего от него ожидали. Спорт, шоссейные велогонки. Тренируется по семь часов в день, страстно желает попасть в профессиональную команду, грезит о Тур Де Франс. Весь переломанный от падений, высохший от изнурительных тренировок. Мой внук. Дома шкафы ломятся от дорогих вещей, он носит кроссовки за пятьдесят долларов. Стыдно с ним на людях показаться. Ни копейки из того, что мы и родители предлагаем ему, не берет. Все сам.
– Ну, Дэвид, - Артур прищелкнул языком, - сказки рассказываешь. Быть такого не может.
– Сам бы не поверил, - безнадежно отмахнулся Дэвид, - если бы собственными глазами не наблюдал эту картину каждый день. Марк - патологически честный человек, воплощение самой совести. Это, согласись, порок в современном мире. Причем страшный порок. Я подозреваю, именно он сыграл с ним злую шутку. Он последние полгода жил и тренировался в Европе. Поехал за каким-то чертом на Персидский залив два месяца назад. На обратном пути его взяли в аэропорту с наркотиками.
Артур присвистнул и откинулся на диванную спинку.
– Зачем ему наркотики? Абсурд какой-то.
– Именно, абсурд.
Дэвид поднял на лоб очки, сжал пальцами переносицу.
– На такое идут лишь из-за крайней нужды в деньгах. Деньги ему не были нужны.
– Наркотики, я полагаю тоже. Эту бурду здесь купить можно, смысл вывозить из Ближнего Востока?
– Марк и наркотики - вещи не совместимые, Артур. Я знаю своего внука.
– Твои предположения?
– Их ему подбросили.
– Кто?
– Хотел бы я знать. После ареста он не категорически отрицал свою вину, отказывался от наркотиков, но меньше чем через час допроса сказал, что порошок его. Почему? Либо это сознательное решение. Либо к признанию его принудили пытками. Поговорить с ним лично или послать к нему доверенное лицо я не могу. Власти страны, на территории которой взяли Марка, не идут на контакт. Ни деньги, ни связи не помогают. Я представить боюсь, где его держат. В каком-нибудь каменном мешке. Арабские тюрьмы - это казематы, с европейскими, американскими апартаментами не имеющие ничего общего. Мать Марка в больнице, жене, Эмме, я говорить боюсь. Она безумно любит внука, удара не перенесет.