Темная гора
Шрифт:
— Они побоятся выйти в открытое море, — ответил ему базилей. — А мы — нет!
Но вскоре они пожалели о своей храбрости. Второй день мотало «Арейон» по волнам, словно забыл Посейдон, что назван корабль в честь его и Деметры потомка. Сильная буря несла их на запад, туда, где мрачные воды Океана поглощают без следа смельчаков и безумцев. Лишь Одиссей был спокоен, он все время проводил с Калипсо и детьми, лишь временами выходя на палубу, чтобы подбодрить спутников, спускался вниз, проверить, как дела у гребцов, что, из последних сил выбиваясь, помогали Филотию нос корабля к волнам держать.
Качка сломала многих, еда и питье были отданы в дар морскому богу. Юный Полит забился под
Долго допытывался Медон, как естество человеческое с сущностью нимфы сочетается. Рассмеялась Калипсо, и сказала, что нимфой ее Одиссей называет, а сущность ее вполне человечья. Так и этак приступал к ней по этому поводу Медон, но, кроме смеха и шуток, другого ответа не получил. А когда стал интересоваться о том, как и когда прибыл Одиссей на остров Калипсо да как его жизнь протекала, грубо его Лаэртид оборвал.
— Но как о подвигах твоих узнали аэды? — все вопрошал неугомонный Медон.
Плечами пожал Одиссей, но тут рассмеялась Калипсо.
— Помнишь, на маленьком судне однажды приплыли торговцы с Коринфа? С ними один кифаред был, такой невысокий, плешивый. Вы с ним упились безмерно, и всю ночь ты рассказывал о героях и битвах. Вот с тех пор и, наверно, молва о тебе побежала по свету.
— А почему амазонки преследуют тебе, базилей? — спросил Медон. — Неужели во исполнение проклятия Посейдона?
Одиссей лишь кивнул.
— Вот незадача, — задумался Медон. — А мне показалось, что с тобой они могли давно расправиться. Может, у них на уме не просто убийство, а жертвоприношение?
— Я не думал об этом, — коротко ответил Одиссей и выбрался из помещения, держась за балку.
Медон задумчиво посмотрел ему вслед, покрутил в руках камешки.
— Богам угодна смерть героев, — задумчиво протянул он.
Калипсо бросила на него сердитый взгляд.
— А мне угодно, чтобы ты заткнулся! Лаэртиду и без богов хватает могущественных недругов.
— Что может быть хуже гнева богов? — удивился Медон.
— С богами еще можно договориться, а вот с людьми…
На второй день буря стихла. Мореплаватели радостно приветствовали солнце, они грелись в его нежарких лучах, а пронизывающий ветер казался даже ласковым зефиром после бури. Все гадали, куда же их. занесло. Почти никто из дружинников не отходил далеко от родных берегов, поэтому все с открытыми ртами слушали рассказы Филотия о морских девах «с вот такими сиськами», о водоворотах, засасывающих корабли, о страшном бородатом морском чудовище… Медон, с интересом слушающий эти истории, тут же вмешался и сказал, что по свидетельству Тифея с Крита это чудовище похоже на помесь змея со свиньей, только змей тот может трижды обвить их корабль, а cалом такой свиньи, можно смазывать мечи всей Итаки и Зема до тех пор, пока не родятся внуки внуков владельцев мечей, а выплывает змей из темных глубин по зову медных котлов, опущенных в воду, по днищу которых бьют деревянной колотушкой, а борода его состоит из множества тонких щупалец, каждое из которых тянется на десятки локтей и заканчивается пастью с острыми, как иглы, зубами. Чудовище имеет обыкновение незаметно подплывать к кораблям, и пастью этой оно хватает и тут же пожирает, жадно чавкая, мореходов, которые слушают подобные истории.
Медон назидательно поднял палец и ушел на корму, а дружинники, внимательно слушавшие о повадках бородатого чудовища, некоторое время обдумывали слова Медона.
— Это что, — сказал Перифет. — Вот когда мой дед утопил свою лодку и пришлось ему однажды рыбачить на плоту…
— Эй, — сказал вдруг Арет, который приложил ладонь ко лбу и вглядывался в мелкие волны, — а это не твой дед там плывет?
Кинулись к борту дружинники, смотрят — и впрямь — на волнах качается плот, а на нем кто-то лежит. Полит кинулся за базилеем, и вскоре все столпились на палубе узкой, пока Филотий не потребовал, чтобы ему не мешали направлять судно к плоту.
Наконец подгребли они к плоту, на веревках спустили двоих, и те подняли на борт изможденного мужчину. От лохмотьев его шел дурной запах, глаза его были закрыты, он еле слышно стонал, а к груди прижимал посох. Когда окатили его водой и дали напиться, тот прошептал что-то, потом рукой пошарил вокруг себя и с трудом уселся. Открыл он свои глаза, а по тому, как закатились его зрачки, поняли все, что cпасли они незрячего.
— Где я, и кто вы? — слабым дрожащим голосом спросил он.
— Ты на корабле итакийского базилея, — ответил Арет.
— А кто ныне ваш базилей? — чуть бодрее заинтересовался слепой. — Кто заменил Одиссея на троне Итаки?
— С чего ты решил, что мне понадобилась замена? — вмешался Одиссей.
Слепой прислушался к его голосу, задрожал, оперевшись на посох, поднялся на ноги, держась за борт, и, повернув голову в сторону базилея, сказал:
— Неужели ты не узнаешь меня, старый друг? Вспомни Ахеменида, сына Адамаста, которого вы оставили на острове Полифема! Вспомни о несчастном забытом людьми и богами Ахемениде, который за твои подвиги расплатился своими глазами!..
Глава третья
Анналы Таркоса
Днем жаркий ветер с пустыни выветривал из головы память о том, что сейчас прохладный месяц Мем, но ночной холод столь же быстро память укреплял. Стены палаток для слуг были из толстой ткани, пропитанной смолянистым раствором от гнили. На солнце терпкий запах раздражал ноздри, но тут следовало почесать переносицу, чтобы не чихнуть. А если уж начал чихать, то не остановишься, пока не выбьешься из сил, или до той поры, как надзиратель приведет тебя в чувство своим тонким прутом. Впрочем, днем здесь разрешалось находиться только хворым или же по делу — например, в наказание за нерадивость подмести глинобитный пол. Но пока ты сметаешь песок в одном углу, он заносит желтой пылью все остальные, что успел прибрать.
Я был избавлен от таких повинностей не только потому, что был самым старшим из оруженосцев. Варсак ссудил надзирателю Стету несколько драхм, и тот не придирался ко мне. Откупиться мог и я сам, но слугам не положено иметь при себе денег, хотя у каждого, как быстро выяснилось, было припрятано немного меди или серебра на мелкие радости.
Надзиратели сразу же по нашему прибытию выстроили слуг и указали места, расписав всех по именам господ. Это меня вполне устраивало. Варсак назвал меня своим весьма дальним родственником из Тайшебаини, а имя мое якобы Тар. Пожилой надзиратель, лениво помахивая прутиком, указал мне на топчан, пригляделся к моему небогатому скарбу и посоветовал не показываться в лагере вечером, после отбоя. Подгулявшие новобранцы могли поймать высунувшего нос за пределы матерчатых стен оруженосца и подшутить над ним, если тот не сможет или не успеет откупиться. Шутят иногда весьма пакостно. Одного чуть не утопили с веселым смехом в нужнике. Хорошо, мимо проходил кто-то из старших наставников и разогнал весельчаков. Днем нам полагалось быть рядом с гоплитами, чтобы вовремя подать воды или сменить их одежду после долгих изнурительных упражнений.