Темная лошадка

Обухова Оксана Николаевна

Не обращая внимания на нашу перепалку, Рената прищурилась, закусила губу и спросила через какое-то время:

— Андрей… это такой высокий, бритый бугай…?

— Нет. Невысокий, худощавый блондин выглядит моложе своих лет.

— Значит… ты хочешь сказать… что отец продолжил работу с тем же агентством, я об этом не знала… и вы целый месяц за мной следили?

— Да, — просто ответила я.

— Он что — меня подозревает?!

Мне захотелось рассмеяться. Убийца, до слез обиженный подозрениями, это нечто. Дочь Кутепова живет в двух мирах и чувствует себя двояко — примерная девочка существует отдельно от убийцы, «зверя», как назвал ее тихий спившийся грузчик. Подозрения

Ренаточку, видите ли, оскорбляют. Забавно, в самом деле…

И она тут же, подтверждая мои наблюдения, оседлала любимого конька:

— Не, я не верю! Он не мог! Не имел права меня подозревать! Я столько для него сделала, он меня любит!! Я все, все для него сделала!! — и хрипло расхохоталась. — Какая же я идиотка! Дура набитая! Ему нужны только его ублюдки! — И повернувшись к Александру, махнула рукой и приказала: — Так. Все сжечь. И эту стерву тоже.

— Но… — подал голос хозяин сарая.

— Никаких «но»! Все сжечь! Машину отгоним…

— Рената! Ее труп найдут рядом с моим домом!!

Девушка подошла к лестнице, оперлась всем весом на перила и, наклонив вплотную лицо к глазам Шурика, прошипела:

— Я хочу, чтобы она сгорела. Вместе с ним…

— С кем?! — оторопел и отодвинулся парень.

— С ним. Я хочу, чтобы они сгорели вместе. Оба. Тут.

— Его тут нет!!! — заорал Саша. — Твоего отца тут нет!! Что ты городишь?!

Девушка обвела слепым взглядом сарай, облизала губы и тупо кивнула:

— Я привезу его сюда.

— С ума сошла?! За тобой следят!

— Эти?! Следят?! Да они все придурки! — хрипло прокаркала смехом и показала пальцем на меня: — Они. Эти. За собственным дерьмом не уследят. — И в один скачок подлетев ко мне, ударила по щеке: — Ну! Говори! Кому еще сказала?!

Рот наполнился горячей кровью, из уголка пролилась тонкая, теплая струйка.

— Всем, — я упрямо мотнула головой.

— Эх ты, — с укором прошептала мне в самое лицо ненормальная бандерша, — а я тебе дружить предлагала. Я тебя в друзья звала… А ты предала… Как все! — И вновь ударила. — Как все! Вы все предатели!

Невероятный бред продолжался недолго. Но если бы Александр ее не остановил, Рената забила бы меня до смерти. Саша перехватил ее руку с пистолетом у самого моего виска. Удержал крепко и крикнул:

— Все! Угомонись! Быстрые решения не всегда самые правильные…

Рената поставила пистолет на предохранитель, засунула его за пояс джинсов и отошла к лестнице.

— Дай закурит. — С братьями она разговаривала, как старослужащий с духами. Тоном приказов. Ей подчинялись.

Александр вынул из кармана джинсовой куртки пачку крепких мужских сигарет, помог прикурить, и Рената, глубоко затянувшись, оперлась спиной о перила лестницы. Она приехала убивать, ее лишили уверенности, запутали в мыслях и теперь она начала думать. Сомневаюсь, что трезво, но как известно, когда мчащийся на всех парах паровоз останавливают, прежнюю скорость он набирает не сразу. Остановка произошла на любимой станции «Мой Папа» и давала надежду на отсрочку приговора…

А там, как кривая выведет. Или Бог поможет…

О комплексе Электры я слышала раньше. Но никогда не могла представить, что любовь к отцу, а точнее, в этом случае ревность, может довести до полного помешательства. Возможно, у Ренаты давно были проблемы с психикой, и эмоциональный выход произошел с перекосом в сторону отца. Ее мало любили в детстве? Она ненавидела свою мать?

Нет. Все говорили, что маму Рената обожала.

Когда же произошел перекос? И почему этого никто не заметил?

— Ну что смотришь? — выпуская струю дыма в мою сторону, сказала Рената. — Соображаешь, как девушка-колокольчик

до такой жизни докатилась? — новая порция дыма в мою сторону. Как все психопаты, Рената была сумасшедше проницательна, я думала именно об этом. — Как дочурка, ласковая девочка, до этого докатилась? Да? — С каждым вопросом в ней вновь возникала ярость. Рука с сигаретой нервно подрагивала, и я боялась отвечать. Оттолкнувшись резко от перил, Рената подошла ко мне и глазами с черными, сузившимися до слепоты зрачками, заскользила по моему лицу: — Ты думаешь, я сумасшедшая, да? Я вижу, — думаешь. А ты знаешь, что такое жить с братом наркоманом? А?! Ты знаешь, что такое видеть каждый день этого урода и слышать «ах, Маратик, ах, наша гордость!»? Этот слюнтяй, этот недомерок — ОН гордость, ОН — все, а я так… по коридору прогуляться вышла, пустое место. — Рената отвернулась и продолжала уже спиной ко мне: — Я с четырнадцати лет знала каждый притон в городе. Я, я носила ему дозу, я спасала его от ломок! Я спасала, а он был для них единственным. Гордость, надежда и опора! Этот гребаный дед… генерал, твою мать, династия… — Рената вновь повернулась, и я увидела на ее лице насмешку. — Прикинь, этот недомерок, этот урод ломку снимет, очки нацепит и к гостям. Я стою в коридоре, и никто меня не замечает. Он. Он со стеклянными глазищами… — везде. Он везде. Со всеми, а я в коридоре. Меня никто в упор не видит, стою как сраный чемодан в углу…

Ее надо пожалеть. Стать родной, близкой, понимающей, и тогда ей будет тяжелей меня убить.

— Почему ты пряталась в коридоре? — тихо спросила я.

— А! — Рената махнула рукой. — Яркое воспоминание детства. Приходим из сквера, он только что дозу принял. И вперед. К гостям. А я застыла на пороге среди пальто и обуви и смотрю во все глаза, — Марата хлопают, обнимают… а он стеклянный!! Ему все до фени! Его хлопают, обнимают, а то, что я не пришла, — никто не видит. Представляешь, я два часа на тумбе просидела, думала, ну когда же обо мне вспомнят?! — Она затянулась в последний раз, затоптала окурок каблуком и с горечью выплеснула: — Не вспомнили. Домработница пошла пол в прихожей протирать, — иди, говорит, отсюда, мешаешь. Я — мешаю. Он со стеклянными глазами — герой, гордость и надежда, а я только пол мешаю подтирать. Смешно, да? Они ж его не видели в ломках… они думали он пай-мальчик. Надежда.

— Неужели никто ничего не замечал?! — мои плечи сводило болью, руки, казалось, распухли и превратились в бревна, но я вся была сплошь сочувствие и понимание.

— Заметили, — усмехнулась Рената. — Я один раз дозу вовремя не принесла, они с работы, а Марат в ломке…

— А зачем ты вообще соглашалась ему наркотики носить?! — Я намеренно не спрашивала о Марате. Только Рената. Только она и на первом месте.

— Мне было четырнадцать. Он был сильнее.

— Он тебя бил?! — Боже, как болят руки!

— Не он. Его друг. Один раз. Когда я отказалась украсть у мамы деньги и принести им. Они ждали меня в сквере…

— И брат позволил тебя бить?!

— Да он бы и не заметил, что меня нет. Гордеев мог меня прямо там под кустом закопать, он бы и не пикнул.

— А родители?! Неужели они ничего не замечали?! Почему ты им ничего не сказала?!

— Я сделала лучше, — усмехнулась Рената, — я показала. Вовремя дозу не принесла и показала.

— И что?

— А ничего, — с угрюмой горечью, вспомнила Рената. — «У Марата плохая компания, Рената негодяйка его покрывает и герыч носит, а он хороший. Несчастный, больной, запутавшийся мальчик». Сумасшедший дом какой-то! Этому слюнтяю, ничтожеству, девятнадцать, мне шестнадцать и я во всем виновата! Не сказала, не упредила, не доложила…