Темная полоса
Шрифт:
– Ладно. Но можно я пойду сегодня в художественное училище?
– А можешь не ходить?
– Нет.
– Тогда иди.
Глава 14
Мой рабочий день был в самом разгаре, когда в Центр прибыл Дольче. Он выглядел озабоченным и даже расстроенным. Заглянув ко мне, друг увидел, что я занята, и вышел. Освободилась я только через полчаса. Дольче мне удалось обнаружить на балконе фитнес-зала, где он курил сигарету, любуясь на пейзаж за балконом.
– Что-то случилось?
Он обернулся:
– Мне
– Если ты не дозвонился, то это не значит…
– Я поехал к ней, когда убедился, что телефон не отвечает. В дверь стучал полчаса. Спустился вниз, а там бабульки у подъезда сказали, что последний раз видели ее вчера утром. Она села в свою машину и уехала. Сказали, что она была одета в серые штаны и темную куртку, будто на природу ехала.
– На фиг ей природа… Ты ее отцу звонил?
– У меня нет его номера. То есть он был когда-то, но не найду. И я боюсь его беспокоить.
– У меня есть, где-то записан. Я сама его наберу, но сначала надо позвонить в ту больницу, куда мы Лешку увезли.
– А когда мы вообще в последний раз Соньку видели?
Мне пришлось немного подумать:
– В пятницу я отсыпалась дома. Значит, в четверг.
В больнице, куда я позвонила через две минуты, трубку взяла женщина из приемного покоя. Она не могла знать, приезжала ли в последние несколько дней к Алексею Пламеннову мама, но по обещала узнать, если я перезвоню ей через пять минут. Через пять минут я перезвонила.
– Нет, к Алексею мама не приезжала. Это совершенно точно. Наше учреждение работает в закрытом режиме, а на посту дежурит охранник, который записывает данные всех посетителей. Софьи Пламенновой в списке за вчерашний день нет.
– А можно у него спросить, когда Софья приезжала в больницу в последний раз?
– А не надо спрашивать. Я сама посмотрела. Ваша подруга была здесь две недели назад.
Поблагодарив собеседницу, я положила трубку и обернулась к Дольче. Он развалился в кресле, задрав ноги в желтых сандалиях на журнальный столик. На его лице застыло отстраненное выражение, будто он так глубоко погрузился в свои мысли, что потерял счет времени. Я хотела шикнуть на него за сандалии на столе, но не решилась.
Не меняя позы и выражения лица, мой друг отчетливо произнес:
– Мы должны ехать за ней.
– Но куда? В больницу она не ездила.
– Не так. Ехала, но не доехала. Она хотела поехать к сыну. Возможно, чтобы увезти его оттуда и где-нибудь спрятать. Но не доехала.
– И где нам ее искать в таком случае?
– Везде.
Он решительно поднялся с места и вышел из моего кабинета.
У меня зазвонил телефон, потом кто-то заглянул в дверь. Потом пришла на собеседование мастер по наращиванию ногтей, потом притопал прораб, который отвечал за наш ремонт, и мы долго ползали с ним по полу в холле, проверяя работу плиточника, потому что прораб хотел убедиться, что мы не предъявим к нему претензий в будущем. Все эти увлекательнейшие мероприятия завершились часам к восьми вечера, а в половине девятого,
– Мы завтра едем искать Соню. У тебя есть ее хорошие фотографии – летние, к примеру? Что-нибудь на природе. И фото ее машины?
– Я пороюсь в альбомах. Фото машины точно есть. Мы ее «пежо» прошлой зимой обмывали, помнишь? Тогда Сонька меня фоткала рядом с машиной. А в лесу – не знаю…
– Поищи и будь готова. Я заеду за тобой в восемь утра.
– Хорошо, – сказала я. – Но ты после этого тоже начнешь заниматься делами Центра.
Мой друг возражать мне не стал. Наверное, он уже понимал, что реинкарнация Центра – эфемерная мечта. А реальность будет очень жестока к нам.
Глава 15
– Начинать искать Соньку мы будем прямо от дверей ее квартиры, – объявил Дольче утром, когда я села в его машину.
Я покивала ему, хотя думала о другом. Только что я, возможно, совершила ужасную ошибку. Раненько утром Варька начала пытать меня, требуя решения – заниматься ли ей рисованием. Со всеми вытекающими последствиями. Мне бы надо было придумать что-то такое обтекаемое, посоветоваться с кем-нибудь, но я ничего не придумала, да и обсуждать мои взаимоотношения с дочерью мне было не с кем. Вот был бы у Варьки нормальный папа! Сашке же плевать – будет Варька рисовать, или танцевать, или овец пасти.
И я сказала дочери, что пусть себе рисует.
А теперь, сидя в машине, раскаялась в своей слабости. Она завалит свою выставку. Она опозорится, а парень из художественного училища плюнет в ее сторону и назовет бездарностью. Это сломает Варьку! Это собьет ее с ног.
– Наташка, ты чего приуныла? О Женьке все горюешь?
Странно, что Дольче не прочитал мои мысли. Обычно он читает.
– Знаешь, а я как-то даже и забыла… То есть не забыла, а…
– Ну и фиг с ним.
– Да нет, не фиг…
– Ну вот, Наташка скисла! – Дольче скорчил мне жалостливую рожицу, опустив уголки губ и поставив брови домиком. – Ладно, я не смеюсь. Я просто хотел тебя развеселить.
Поднимаясь по лестнице к квартире подруги, я припомнила, что дверь в дверь с Сонькой живет одна молодая мамаша, с которой Соньке приходилось довольно часто общаться. Мне Соня не раз жаловалась, что новорожденная доченька этой молодой мамаши страшно вопит по ночам и нет никакого спасу. Соседку звали, кажется, Снежана. Такое пышное имя, я не должна перепутать.
Я поделилась своими воспоминаниями с Дольче, который уже в третий раз жал изо всех сил на кнопку звонка Сониной квартиры. Выслушав меня, он молча повернулся к двери соседки и надавил своим длинным пальцем на ее звонок.
– Здрасте, Снежана, – вежливо сказала я грудастой молодой женщине, открывшей дверь.
– Меня зовут Весняна, – не очень добрым тоном поправила она, закрывая перед нами двери.
– Наташка, ну ты совсем уже! – вылез на первый план Дольче, сияя обаятельнейшей улыбкой. – У нее болезнь Альцгеймера, очень тяжелый случай.