Темная сторона Эмеральд Эберди
Шрифт:
– Но как мои чувства должна была пробудить ложь о печатной машинке? Ты сказал, ее невозможно уничтожить. Сказал, что только убийство Сомерсета положит конец этому безумию. Но это полная чушь!
– Эмеральд…
– Ты ведь знал об этом, - разочарованно покачиваю головой, - ты знал, но солгал мне.
– Нет. – Старик тяжело выдыхает. Его костлявая рука вытирает испарину со лба, а на лице вдруг появляется выражение растерянности. – Я не лгал тебе. Не в этот раз.
– То есть? Хватит нести бред. Венера сказала, что она способна уничтожить
– Она, может, и способна. Но мы не сделаем этого.
– Что? – возмущаюсь я. – По какой причине? Разве есть что-то важнее смерти Сета?
Мортимер стареет на глазах. Я не понимаю, почему он бледнеет и отходит в сторону рояля. Руками он облокачивается о крышку инструмента и замирает на несколько секунд.
– Что с тобой? – спрашиваю я. Неожиданно я ловлю себя на мысли, что волнуюсь за старика. Вдруг ему плохо? – Ты в порядке?
– Эмеральд, я клянусь, что не сразу понял, в чем дело. Я не знал, а когда все осознал, то просто испугался. Я ведь не ты: я умею бояться и часто это практикую.
– Что ты несешь?
– В первый раз я задумался над этим, когда ты рассказала мне о вспышке; о видении, которое возникло между тобой и Хантером Эмброузом. Простые люди так не могут.
– В смысле – простые люди?
– Сомерсет видит нечто подобное.
– И? – недоуменно хмурю лоб я. – Причем тут он?
Цимерман практически страдальчески выдыхает. Пытается улыбнуться, но выходит просто ужасно. Меня начинает бесить этот разговор.
– Очень давно, когда я еще не работал с твоим отцом официально, он пришел ко мне в штаб, держа в руках обмотанного в одеяло ребенка. Мальчишку. – Морти кривит губы и делает несколько шагов ко мне навстречу. – Он запретил мне об этом рассказывать, а я так и не понял, что произошло. Уже на следующей неделе Колдер стал моим напарником.
– Не понимаю…
– Эмеральд, как ты выжила? – спрашивает Цимерман, расширяя светлые глаза. – Как ты пережила тот пожар? Никто ведь так и не сказал, что с тобой случилось; каким образом ты оказалась на улице живая и невредимая. Это было чудом. Однако единственное чудо, о котором мне известно, стоит здесь. В соседней комнате.
Мне нечем дышать. Мысли взрываются в моей голове, и я растерянно отхожу назад, все больше и больше расширяя глаза.
– Нет, - встряхиваю волосами, - не может быть.
– Я тоже не поверил. Но потом Эриния нанесла тебе четыре ножевых ранения, а ты, моя дорогая, осталась в живых. Это странно, тебе так не кажется?
– Но это невозможно! – вспыхиваю я. Лицо обдает холодом. Впервые мне становится по-настоящему страшно. – Я старею. Я чувствую. Я…
– Это лишь очередная загадка, ответ которой нам неизвестен. – Мортимер подходит ближе и поджимает губы. – Мне очень жаль.
– Ты лжешь!
– Твой отец пожелал, чтобы ты очнулась. И вот, Эмеральд, ты жива.
– Я не могла умереть. Не могла! – Нервно пожимаю плечами и пронзаю Цимермана обиженным взглядом. – Ты опять пытаешься меня обмануть?
– Нет, дорогая. Не в этот раз. Мы
Я резко отворачиваюсь. Сжимаю пальцами талию и смотрю перед собой, пытаясь не сойти с ума, не сорваться на крик. О чем он говорит? Чего от меня хочет? Если бы я была такой, как Сомерсет, я бы не чувствовала. Я бы перестала стареть, перестала замечать, как скоро несется время. Я была бы совсем другим человеком!
– Эмеральд.
– Замолчи! – взрываюсь я и вновь гляжу на старика. Внутри клокочет дикая злость. Я буквально ощущаю, как кожа покрывается жаром, как лицо вспыхивает от испуга и какой-то странной обиды. Так и хочется заорать во все горло: я не верю! Но это будет ложью. Я всю жизнь только и делала, что боролась с темной стороной. Я ненавижу всех, мне чужды людские эмоции, их переживания. Они любят, волнуются, ждут, верят, а я…, я ничего не ощущаю. Во мне живет пустота, и только ярость заполняет уголки рассудка. Как долго не осознавала я, что давно перестала жить. Я умерла семнадцать лет назад, и вместе со мной умерли все мои чувства.
Глаза покалывает. Я порывисто сжимаю их пальцами, а затем обессиленно опускаю руки вниз. Они падают, наливаются свинцом и тянут меня за собой.
– Венера сказала, что я темная, - шепчу я, разглядывая взволнованное лицо Морти.
– Это не так. Дорогая, ты исцелилась, ты чувствуешь!
– Разве? Нет, Морти, нет! Я ничего не чувствую. Уже давно. Мне наплевать на тебя и на мою мать, на отца. Я смогу спокойно жить, если все вы умрете, и в груди у меня ничего не екнет, потому что там ничего и нет.
– Не говори глупостей.
– Так и есть. Я…, я…, - зажмуриваюсь и распахиваю глаза, потерявшись во времени. Голова вдруг кружится. Оглядываюсь и шепчу. – Я – чудовище.
– Эмеральд…
А как иначе? Чего еще я ожидала? Думала, не любить это нормально? Да люди ведь только и делают, что живут ради чувств, ради отношений, ради волнений и удовольствий, ради тепла, грусти, бешеного калейдоскопа эмоций. Жизнь и есть – сплошное ощущение в какой-то момент каких-то событий. А я всегда бегу по острию, надеясь испытать хотя бы толику того, от чего у других сносит крышу. Я испорченный продукт. Девушка без чувств. Полагала, что сама выбрала равнодушие. Но оказалось, что это бесчувствие выбрало ее.
– О чем бы ты сейчас не думала, ты ошибаешься, - восклицает Мортимер. – Человек не может быть темным, когда он отдает свою жизнь за других. Это противоестественно.
– Я не собираюсь ни за кого отдавать свою жизнь.
– Ты так думаешь.
– Я уверена.
– Хватит говорить о том, о чем ты понятия не имеешь!
– А ты имеешь?
– Эмеральд…
Внезапно распахивается дверь. Я и Цимерман одновременно поворачиваем головы. Не хочу никого ни видеть, ни слышать, и поэтому когда на пороге показывается голова не на шутку перепуганного мистера Доусена, сжимаю в кулаки пальцы. Как же все надоело!