Тёмное дело
Шрифт:
Голодный зверь принюхался и медленно перетёк к угощению. Ел он жадно, но очень аккуратно.
Миха про себя усмехнулся:"Настоящий патриций. Патриций... пат... Патрик, - молнией сверкнуло в мыслях, - кота зовут Патрик!"
– Патрик, кысь-кысь...
Зверюга прервал трапезу и вопросительно сверкнул глазищами.
И тут же, реальность как будто раздвоилась и поплыла... больничная палата, пищит кардиограф, тяжёлый запах лекарств. Миха держит высохшую, испятнанную следами уколов мамину руку. Мама - бледная до прозрачности, в белой косынке скрывающей облысевшую от химиотерапии
– Мишенька, не отдавай никому Патрика, оставь его себе, всё же живая душа в доме, одни вы теперь, я за вами присмотрю оттуда. Не бросишь? Пообещай...
Что это?!
– Быстро колотится сердце, и в горле стоит горький комок жалости.
Только что Миха видел маму, так она выглядела перед самой смертью. Но причём здесь кот? У мамы была рыжая пуделиха Джульетта. Жулька умерла от старости за три года до маминой болезни. Громобой почувствовал себя неуютно, мелькнула мысль о шизофрении... Тряхнув головой, он отогнал глупые рефлексии.
Кот доел котлету, но не уходил, и на его исхудавшей вытянутой морде читался вопрос:
– И что дальше?
Миха вжикнул замком, и приглашающим жестом, показал твари на раззявленное сумочное нутро. Кошак оказался понятливым, не ломаясь, быстро запрыгнул в сумку и растянулся на старом пледе. Повесив на плечо потяжелевшую кладь, Громобой поднялся и похромал к выходу со двора.
Дома, первым делом, он решил вымыть кота антиблошиным шампунем. И тут его ждал сюрприз, на внутренней стороне замызганного красного ошейника обнаружилась флешка. Точная копия той, на цепочке, - но эта, запаянная в полиэтилен, отлично сохранилась.
Информации на флешке было не много: один текстовый файл с говорящим названием "Remember...". Миха устал удивляться странностям, и уже как-то вяло отреагировал: что записал этот файл он, Михаил Громобой, "26 июня 2016"
Едва Миха прочёл первые строки, сдерживающая его память плёнка лопнула, и воспоминания хлынули селевым потоком.
Громобой Михаил: Рекурсия
23 июня 2016
...
– Осторожно, двери закрываются, - предупредил доброжелательный мужской голос.
Миха с облегчением опустился на скамейку в полупустом вагоне метро. Хоть в этом ему повезло, трёхчасовый допрос в УСБ вымотал морально и физически. Хотелось не присесть - хотелось лечь, закрыть глаза и перестать существовать. Впрочем, скоро его желание исполнится... Его подставили, принесли в жертву. Надо же - он козёл отпущения!
– Сдайте табельное оружие... подписка о невыезде до окончания предварительного следствия. Холёный, раздобревший на кабинетных хлебах капитан неловко отводил глаза, он догадывался: не суждено Михе увидеть это окончание. На кладбище велась оперативная съёмка, и все заинтересованные лица могли наблюдать, как старый Мирзоев клялся поквитаться с убийцами сына. А кто ж не знает, что для сынов гор кровная месть - святое. А после отлично разыгранной коллегами партии, доказать, что роль санитара леса исполнил не Громобой - тщетная надежда. Так что, бледная маньячка с косой
Громобой настороженно оглядел вагон.
Рядом сидели две увесистые дамы постбальзаковского возраста...
– Таточка, ты не поверишь, за неделю четыре килограмма - как не бывало! И это ни в чём себе не отказывая!
– Ну, за шестьсот-то евро...
Напротив, на своём птичьем языке, щебетала о чём-то стайка то ли корейцев, то ли вьетнамцев:
– Цынь, минь, чинь-чинь...
Дальше, двое подростков самозабвенно занимались петтингом...
Вроде бы никто не горел желанием 'обагрить кровью' Михины одежды.
Громобой устало откинулся на спинку сиденья, и чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, достал из кармана книжку, купленную у букиниста в переходе, "Записки некроманта. Жизнеописание Рене-затворника, составленное им собственноручно"
В ночь моего рождения, на святого Вальпургия, в наших краях случилась невиданная по мощи гроза. Обыватели шептались: "Это сам Сатана явился из Адских чертогов - поцеловать младенца королевской крови и наделить его тёмным даром. Быть беде..." След его поцелуя так и остался багроветь на моей щеке уродливым шишковатым пятном. А от прикосновения Адского владыки меня скособочило...
– Станция Горьковская, следующая Петроградская...
– Тата, недоверчивость тебя губит...
– Цинь, чинь...
– Осторожно, двери закрываются ...
Одно плечо выше другого...
Очнулся Миха от холода - он лежал, прижавшись щекой к стылому мрамору, в руках сжимал злополучную книгу, а тело болело так, словно его хорошенько поколотили.
Он сел и удивлённо огляделся.
Вокруг на полу, зловеще багровели раскалённые линии и странные знаки, чадили жирной копотью чёрные свечи. Мысли в голове были вязкими как кисель: "Куда он попал? Что за чертовщина? Откуда этот мрачный готический антураж?"
Стрельчатые узкие окна с толстыми стёклами в мелкоячеистых свинцовых переплётах пропускали слишком мало света для такого большого помещения, и высокие арочные потолки терялись в сумраке. Впрочем, даже при таком тусклом освещении можно было рассмотреть, что расположившиеся вдоль стен орудия инквизиторских пыток в рабочем состоянии.
"Мирзоев спутался с сатанистами и меня похитили? Это их логово и они принесут меня в жертву чёрному козлу?" - что за чушь лезет в голову...
Вдруг, за спиной раздался неприятный скрипучий голос:
– Так я и знал, что это не демон, только в подлой людской натуре столько злобы и коварства.
Громобой быстро обернулся.
Напротив пентаграммы, в тяжёлом старинном кресле, сидел уродливый скособоченный мужичонка в тёмной хламиде. Его блеклые редкие волосы были собраны в хвост, всю левую щеку покрывал багровый невус, на хилой груди болталась гроздь амулетов, а в руке он держал большой бокал с красным вином.
' А это что ещё за урод?' Стараясь не терять самообладания, Миха просипел пересохшим горлом: