Темные изумрудные волны

Московцев Федор

Иосиф Григорьевич был уверен, что Игнат Захарович не смог сохранить на каких бы то ни было носителях подробности своего исчезновения, и передать эти данные Шмерко; однако, всё происходившее его нервировало.

Кекеев был уникальным человеком, это был какой-то роящийся разум, непредсказуемый ангел справедливости. Никто не знал, куда упадёт взгляд этого подёнщика идеализма. И кто в итоге сядет. Если кого-то можно было обвинить в корыстном злоупотреблении служебным положением, то заместителя прокурора можно было обвинить только в том, что он злоупотребляет служебным положением ради исполнения своих служебных обязанностей.

Остальных

людей можно условно разделить на две группы. Первая группа – это люди, которые не стали рабами разделения труда, ограничивающего и создающего однобокость (придуманное кем-то положение о том, что не существует human being, «человеческая деятельность», а есть «госслужба» и «предпринимательство», «законная» и «незаконная» деятельность). Эти люди живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической жизни, становятся на сторону той или иной группы и в своей борьбе руководствуются правилом: «В сражении то средство хорошо, что первым попалось под руку». Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми. Благодаря активности этих людей строятся дороги, мосты, больницы, улучшается инфраструктура, претворяются в жизнь решения правительства, совершаются реформы – одним словом, происходит развитие общества.

Другая категория – «благоразумные» филистеры, дорожащие химерой – незапятнанной репутацией, это единственное их достоинство и одновременно оправдание их ничегонеделания. Стадо, пасущееся на огороженной территории.

С обеими группами можно как-то управляться, работать, – с одними договариваться, другими манипулировать. С Кекеевым – нет. Героизм и святость зависят от прилива крови к мозгу. Кекеев не был клиническим идиотом – иначе не находился бы на ответственном посту столько времени. Случай, один на двадцать, на тридцать миллионов, и этот случай достался Иосифу Григорьевичу.

В один из дней, закончив планёрку, он устремился на набережную, в парк напротив его любимого ресторана «Маяк», где начиналась улица Чуйкова. Там его ждал Уваров.

– Ходят слухи, Григорьевич, что адвокат жив, скрывается, и через подставных лиц заварил весь этот компот.

– Понимаю, Слава, это нам на руку, но Бадма, сын шайтана, отыграет всё в свою пользу. Его епархия занимается тем, чем должен заниматься я: коррупционными делами. На ближайшем Совете Безопасности он скажет: «Машаллах, ОБЭП погряз в коррупции, и я, средоточие справедливости, вынужден в одиночку бороться с прислужниками ада, чтобы загнать их в подобающее им жилище».

– Напиши, Григорьевич, ему официальное письмо.

– Уже написал, и секретариат расписался в получении. Я потребовал, чтобы прокуратура предоставила нам имеющиеся у неё улики, это же наш состав. Мы давно разрабатываем некоторых чиновников-взяточников, и заинтересованы в получении необходимых нам доказательств, которые от нас намеренно скрывает прокуратура. Мною поставлен вопрос: либо прокурорские работники намеренно скрывают взяточников под фалдами своих отдающих голубизной пиджаков, либо перехватывают инициативу в отсутствие активности на своём поле. Беда в том, что законодательством предусмотрен месяц на ответ, а Совет Безопасности состоится через три недели, и на нём будет присутствовать губернатор.

– А как тебе нравится этот «Химтраст»? Чует моё сердце, не обошлось без местных ебланов, а Москва – это прикрытие.

– Это нам только

на руку. Не будем суетиться, будем посмотреть, кто из наших пиндосов отреагирует, и сразу их хлобукнем. Выше губернатора не прыгнут. Не забывай: Рубайлов в Москве, там он держит оборону.

– Я за это и не волнуюсь. Меня другое беспокоит – какими документами располагает Кекеев. Снаряды ложатся рядом с нашими позициями, – недавно вызывали моего заместителя, и предъявили ему то, что в прошлом году он за взятку отпустил Зверева, застрелившего троих Оганесяновских людей. Я сам ничего не знал об этом, всё провернули без меня. Теперь, когда у Кекеева имеются доказательства причастности моего заместителя, само собой, зампрокурора поставит под сомнение мою порядочность. И так далее, и тому подобное – это один факт, а их много, и неизвестно, что припасено на десерт.

– Да, Слава, сбылась мечта клоуна – он устроил настоящий ералаш. Сбросил на арену бочку с дерьмом, все перепачкались, и тут он, в белом костюме, выходит из-за кулис.

Давиденко и Уваров принялись вспоминать, где у них слабые места, за которые может уцепиться Кекеев. Таковых не оказалось, кажется, всё предусмотрели, но собеседников не отпускало ощущение, что их постепенно затягивает в тёмную прокурорскую воронку. Становилось ясно, что в игре «сто забот» моральное преимущество остается на стороне противника.

– Поиграем, Бадма Непредсказуемый, – сжал кулаки Уваров.

Но на душе было тревожно.

Глава 91

Крутилась плёнка, на экране мелькали кадры, зрители хрустели поп-корном и потребляли продукцию масскульта.

Том и Джерри, работавшие в полицейском управлении, были удивительно непохожи друг на друга, они имели ультрапротивоположные мнения обо всём на свете и ненавидели друг друга, но были обязаны терпеть всё это ради общего дела.

Том, педант до мозга костей, корректный, чистоплотный и правильный, идеальный семьянин, жил в аккуратном коттедже, деревянная бесполая жена, зелёная лужайка, молоко с газетами под дверь – всё, как у людей. Всё тупо и ровно. Синий галстук, брюки со стрелами, белозубая американская улыбка. Том тщательно всё анализировал, работал по инструкциям и циркулярам, бегал по утрам, по вечерам смотрел телевизор. Бегал и смотрел, смотрел и бегал. Дерево, жена, жена, дерево, зелень, газета, телевизор. Решения принимал, основываясь на знаниях, полученных в полицейской академии, на личном опыте, опыте старших товарищей.

Джерри, его напарник – раздолбай из раздолбаев, плевал на начальство, страдал за правду, из-за своих выходок постоянно находился на грани увольнения. Жил в захламленной берлоге, вёл беспорядочную жизнь… Которой позавидовали бы его добропорядочные антиподы. От него ушла жена, но он часто вспоминал её, и особенно ребёнка. Бухал, курил одну от другой, трахал, всё, что движется, и вспоминал – жену и ребёнка, ребёнка и жену, потом ту блондинку с трассы. Алгоритм принятия важного решения, или просветления: с вечера обдолбившись, среди ночи просыпался в постели с очередной красоткой, внезапно куда-то подрывался, бродил сомнамбулой по разным притонам, стрип-клубам и гадюшникам, и, наконец, натыкался на какого-нибудь злодея. Так и в этот раз – заприметив Пана Ладана, главного преступника планеты, которого безуспешно ловят все спецслужбы мира, бросился за ним в погоню.