Темные изумрудные волны

Московцев Федор

И Еремеев заговорил.

Шинники тут ни при чём. Да, с «офисом» сотрудничают фирмы, торгующие резиной, но в тот вечер Кондауров должен был встретиться с Виталием Першиным, заместителем директора «ВХК» – волгоградского химического комбината. С некоторых пор руководство предприятия на выходных днях промышляет производством метионина и бензиновых присадок. Выручка от продажи неучтенной продукции целиком идет в карман участников схемы. Какая-то часть денег шла на оплату поставщикам сырья, но в последнее время, ввиду грядущей продажи госпакета акций, и возможного банкротства предприятия, как одного из вариантов передела собственности, не делается и это. Эту деятельность пытается взять под свой контроль Степан Шеховцов

по кличке «Шах». Его группировка занимается грабежами, вымогательством, «крышеванием» предпринимателей средней руки – фермеров, хозяев магазинов, перекупщиков сельскохозяйственной продукции. Руководству завода, естественно, не нужна такая «крыша». Першин был знаком с Кондауровым, и договорился с ним о личной встрече. Цель: поставить на место Шеховцова, и договориться об условиях совместной деятельности. Узнав о предстоящих переговорах, Шах каким-то образом воспрепятствовал поездке Першина, вместо которого на встречу поехал кто-то другой. Человек, достаточно известный для того, чтобы ему позволили сесть в машину к Кондаурову.

В отношении Третьякова Еремеев признался, что видел этого человека первый и последний раз. Какие у него были дела с Кондауровым – неизвестно. Судя по всему, это какой-то личный вопрос.

Что касается фирмы «Бизнес-Плюс» – тут все просто. Участки земли были приобретены при содействии главы земельного комитета. Деньги для него были получены от Каданникова и переданы лично в руки, без свидетелей. Но эта информация вряд ли представляет какой-либо практический интерес.

В заключение Еремеев спросил, может ли он быть уверен, что его сыну ничего не угрожает, – ведь, если разобраться, парень ни в чем не виноват. Он бы не поехал, если бы девушка не вела себя так развязно… знала, что будет, и повела парней к себе домой… извращенка, сама напросилась… по сути дела, они просто позабавились втроем… как это сейчас принято среди молодежи… и кроме того, Михаил, этот подонок… принудил Дениса принять участие в оргии.

Иосиф Григорьевич размышлял тем временем, что за «личный разговор» состоялся у Третьякова с Кондауровым, и могло ли это быть как-то связано с убийством. Ни одна версия не может быть отметена, пока не доказана её несостоятельность. Услышав заключительные слова адвоката, он внутренне содрогнулся и жестко сказал:

– Уверен, что виновные понесут заслуженное наказание. Нам с вами – в этом временном интервале между преступлением и наказанием…

И широко развел руки, потом медленно начал их сводить. Когда его ладони соприкоснулись, он продолжил:

– … надлежит много чего сделать.

«Разорить тебя, и пустить по миру», – подумал Давиденко про себя. Вслух же сказал:

– «Бизнес-Плюс» и его хозяева, Игнат Захарович. Неужели там все чисто?! Согласен, что взятка – это несерьезно, но ведь есть какая-то другая информация, которая представляла бы для нас практический интерес.

Еремеев задумался.

– Так вам сразу не скажу.

Иосиф Григорьевич снова свел ладони вместе.

– Постараюсь быстро все сделать, – торопливо сказал Еремеев.

Размышляя над результатами разговора, Иосиф Григорьевич, выдержав долгую паузу, счёл нужным напомнить:

– Время, Игнат Захарович… Нам с вами нужно плотно поработать.

Глава 23

Неукротимо несла свои тяжелые воды невозмутимая Келасури. На горах задорно шумели леса. В зеленом буйстве ветвей хлопотливо перекликались голубой дрозд и розовый скворец. На крутом кряже, в глубинах запутанного орешника, перекрывая урчание пушистого зверя, призывно кричал олень. Освежающий бриз доносил с моря приятную прохладу.

Они выехали пораньше, и около девяти утра прибыли в Сухуми. Белоснежный город, поднявшийся на фоне горных хребтов, утопавший в мимозе, в пальмах и

эвкалиптах. Красота города омрачалась последствиями войны: разрушенные здания, выбитые стекла, обгоревшие дома… и кладбища.

Андрей решил свозить Катю в город под предлогом получения денежного перевода. Он надеялся, что она развеется. Её душевное пике затянулось. Недомогание прошло, и он терялся в догадках, чем может быть вызван её психологический кризис. Она стала неразговорчивой, подолгу уединялась. Когда с ней разговаривали, слушала невнимательно, и скрытая грусть светилась в её глазах. А по ночам дрожала и беззвучно плакала. Говорила, что безо всякого повода, безо всякой причины, сея в его душе сомнения и заставляя тяжело переживать. А иногда металась на горячей постели, то вскакивая, то жалобно вскрикивая, то, застыв, лежала, широко раскрыв глаза. И, опять же, никак не объясняла, что так сильно беспокоит её.

Получив перевод, они отправились на набережную. Катя держала Андрея за руку, взгляд её оживился. Возле памятника поэту Иуа Когониа они остановились. Памятник был увит плющом, и создавалось впечатление, что на плечи поэта накинута бурка. Андрей уже собирался сказать, что когда-нибудь Катя будет не менее знаменита, чем Когониа, но, узнав, что поэт прожил всего 25 лет, решил промолчать.

Казалось, она вся отдалась чарам этого древнего города. Тревога Андрея улеглась. Он восторгался вместе с ней развалинами Сухумской крепости, сложенной из больших валунов и морской гальки, замком Баграта, возвышающимся на величественной горе.

Подбираясь к тайной цели поездки, Андрей выспрашивал местных жителей, где находится улица Пушкина. Это были плохо одетые люди, обычно встречающиеся на всех вокзалах и базарах, они редко находят работу, но почему-то не умирают с голоду. Известно было, что нужная улица находится в центре города, но указанный ненадежным народом путь неизменно приводил в какие-то подворотни, из которых несся оглушающий собачий лай, где-то кукарекали задорные петухи, где-то мычали коровы, ржали кони, и нависал душный запах масла, дегтя, и сушеной рыбы.

В итоге улица была найдена совсем не там, куда указывали аборигены.

Они зашли в дом номер двадцать четыре, в картинную галерею, где их встретил смотритель, пожилой человек, узкоплечий, небольшого роста, с лицом замученного войной солдата. Оказавшись в окружении картин, Андрей не сразу нашел то, что нужно. Были всё пейзажи – Нофоафонские пещеры, Беслетский мост, Голубое озеро, и прочие красоты в невообразимом количестве.

– Куда ты так торопишься? – спросила Катя. – Тебе что, не нравятся пейзажи?

Андрей признался, что не нравятся. Классический пейзаж – это fiction, банальщина. Пусть даже написан со знанием техники, но это всяко подражательство. Добросовестная работа технаря-натуралиста, не представляющая художественной ценности, в ней нет одухотворенности, нет мысли. Интерьерное украшение, выполненное механическим маляром без души.

Наконец, он нашел то, что искал – огненную, шумливую и пеструю южную картину. На большом полотне был изображен базар с бесчисленной толпой кавказского народа, толпящегося то в виде важных дам, то оборванного мужичья, кричащего, бегущего, озабоченного, суетливого, торгующегося, праздно глазеющего, и тут же флегматичные продавцы, алчные торгаши, озабоченные кухарки, назойливые нищие. Бытовая сцена, но на лицах написана такая страсть, что кажется – то не базар, а какая-то оргия и безграничное распутство. Вот женщина, наклонившись, рассматривает фрукты – то ли маленькие дыни, то ли огромные абрикосы, а над ней, возвышаясь над прилавком, толстый продавец с полузакрытыми глазами, нависает своим огромным животом. Позади женщины, пытаясь протиснуться среди всеобщего столпотворения, находится мужчина, чуть приобняв её. И так по всей картине. Воображение рисовало самые невероятные ассоциативные ряды.