Тёмные самоцветы

Ярбро Челси Куинн

— Беды в том не будет, — сказал рассудительно Лавелл. — Паломники ведь не местные жители — кто может вас опознать? А уж меня и подавно.

— Одной пары глаз будет достаточно, — пробормотал Борис. — Как и одного-единственного свидетельства. Русские дознаватели очень дотошны, а у стражи цепкая хватка. Опрашивать примутся всех, хотя бы этих бедняг. — Он указал на группу нищих, спавших под стенкой ближайшего здания. — Они вроде спят, а ну как кто-нибудь бодрствует? И за чашку похлебки выложит, что творилось тут в эту ночь? — Он помолчал. — Перебить их мы не можем. Будет лишь хуже.

— Сейчас

темно, — заметил Лавелл, внутренне вострепетав. — Что они могут увидеть? И потом, вы одеты в малоприметное платье, я — также. А наш подопечный вообще, можно сказать, не одет. Кто заподозрит, что я — английский ученый, а вы — русский вельможа, даже если угадают, что с нами преступник? Думаю, что никто.

— Они скажут, что видели двоих с виду знатных людей, тащивших на себе чье-то тело, — свирепо ощерился Годунов.

— Двое с виду знатных людей ведут домой третьего. Что в том необычного? — вопросил патетически Лавелл, мысленно пребывая скорее в Лондоне, чем в Москве.

Борис это понял и сплюнул.

— С вами, видать, не столкуешься, — бросил он в сердцах. — Ладно, пошли. Вы готовы?

— Готов, — кивнул англичанин, чье дыхание вновь стало ровным.

Не готовым к длительному переходу оказался лишь Ракоци, ибо первый толчок многократно усугубил его муки. Очнувшись, он шумно вздохнул, стиснул зубы и вновь провалился в милосердное небытие, где и оставался уже все то время, пока русский царедворец и английский филолог влекли его к им одним ведомой цели.

Этой целью был склад торговцев пряностями. Тяжелую дверь его на условный стук отворил Роджер и пошел впереди, освещая дорогу переносной масляной лампой.

— Я сейчас упаду, — пробормотал Лавелл, перетаскивая недвижное тело Ракоци через порог кладовой.

— Позвольте мне подменить вас, — тут же вызвался Роджер. Он поставил лампу на полку и очень ловко и бережно принял весь вес хозяина на себя.

Кладовая в сравнении с основным складским помещением была небольшой. Вдоль стен ее шли стеллажи, заставленные корзинами, ящиками и кожаными укладками со специями и всевозможными травами. От всего этого исходил непередаваемый терпкий аромат, в котором главенствовали запахи имбиря и черного перца. Центр кладовой занимал длинный стол, где торговцы обычно отвешивали товар, но сейчас весы были сдвинуты в сторону — их место заняло лоскутное одеяло. Три пары рук осторожно подняли Ракоци и ничком уложили на это ложе.

— Ему досталось, — сказал Борис. — А впереди весьма долгое путешествие. Не знаю, сумеет ли он его выдержать. — Он поморщился и прибавил: — Если вообще до него доживет.

— Должен дожить, — откликнулся Лавелл, растирая затекшую руку. Он осторожно взмахнул ею и побледнел, глянув на распростертое тело.

Освещаемый светом второго светильника, зажженного Роджером, Ракоци лежал совершенно недвижно, как труп. Мышцы спины его — по всей длине — были в багрово-синих разрывах. Пальцы невероятно распухших, покрытых черными пятнами рук, напоминали обгрызенные колбасы. Те же пятна покрывали и ноги несчастного, перебитые во многих местах, а крысы не только потрудились над его пальцами, но объели и уши, и края уже затянувшихся уродливыми струпьями ран.

— Господи

Иисусе! — прошептал Лавелл.

Борис машинально перекрестился. В отличие от англичанина он вовсе не выглядел потрясенным и после короткого осмотра сказал, склонив голову на плечо:

— Э, малый, а хозяин твой крепок!

— Да, — кивнул Роджер, принимаясь сдирать лоскутья одежды с тела своего господина.

Он действовал очень сноровисто, но Лавелл тем не менее не нашел в себе сил на это смотреть и спросил, отворачиваясь:

— Готов ли он будет к отъезду через два дня? Ведь лекаря вызвать сюда невозможно. Как ни печально, но мы в любом случае должны будем отправиться в путь. С ним или без него.

— Он будет готов, — заверил Роджер, не давая себе труда пояснить, что силы его хозяина лучше всех лекарей восстанавливает сундук с карпатской землей и что три таких сундука уже лежат на повозках, включенных в состав отправляющегося к Белому морю обоза.

— Молю Господа, чтобы так все и вышло, — сказал Борис. — Я, конечно, пошлю погоню на запад. Но это опытные ищейки, и, не нанюхав следа, они станут рыскать во всех направлениях. И возможно, помчатся на север, а я не смогу их остановить. — Он вдруг засмеялся и хлопнул в ладоши. — Представляю, как взвоют иезуиты! Громче Романовых с Шуйскими, а?

— Взвоют, да, — нетвердо пробормотал Лавелл. Во рту у него сделалось кисло от запаха крови.

Роджер остался невозмутимым и еще раз подтвердил:

— Хозяин будет готов к путешествию. Доктор Лавелл за нас поручился, и мы его не подведем.

Борис несколько раз кивнул, но взгляд его был недоверчив.

— Прекрасно, — сказал он, помедлив. — Господь да поможет вам.

До Ракоци, лежавшего лицом вниз на столе, голоса доносились откуда-то издалека. Он мог различать слова, но не их смысл и страстно мечтал вновь забыться. Ему не хотелось даже дышать, так как дыхание бередило перебитые ребра, что отзывалось в истерзанном теле чудовищной болью.

Борис, осенив себя крестным знамением, засопел. Заверения Роджера были приняты им без восторга. Он обвел кладовую рассеянным взглядом, потом уронил:

— Задержка графа в Москве чревата смертельной угрозой. Как, впрочем, и его нахождение в пределах России.

Он не стал уточнять, кому именно угрожает опасность, но Лавелл понял его.

— Борис Федорович, — заявил он с решительным видом. — Я знаю, на какой риск вы пошли, согласившись помочь без вины пострадавшему графу. Но, подумайте сами, кому об этом известно? Только мне и Роджеру. А мы будем молчать.

— Не сомневаюсь, — отозвался Борис, дивясь простодушию англичанина и одновременно им восхищаясь. — Простите. Рискую не только я, но, безусловно, и вы. — Он помолчал, рассматривая ярлыки на коробках, потом снова заговорил: — Скажите графу, когда он придет в себя, что я выполнил его пожелание. Ксения Евгеньевна будет жить под Владимиром в загородном имении Николая Григорьевича Данилова. Он мой дальний родственник, и я с ним договорился. Его жена также согласна ее принять. Ксении Евгеньевне выделят дом — отдельный, с прислугой, и она будет жить там в своей воле на те средства, что граф поручил мне ей передать.