Темный инстинкт
Шрифт:
— В двух квартирах хозяева на звонки не отвечают. На первом и на третьем этажах, — отвечал опер. — Техничка говорит, вроде один в больнице, другой в отъезде, но.
— Что-то вообще не похоже, чтобы в этом вот доме, — Шипов кивнул на этот полный ожидания людской муравейник, — скрывался маньяк с топором. Атмосфера тут какая-то несерьезная. Вы, Вадим, говорили, этот убийца из психушки сбежал, я думал, он дикий, в лесу где-нибудь, а тут…
— Свидетели его опознали железно, — Сидоров сплюнул в песочницу. — Их в отдел увезли допрашивать. Жаль, не успел я с ними потолковать. Тут два бомжа в подвале обосновались.
Они его вроде и видели: говорят, вошел этот мужик в третий подъезд.
— Что, прямо с окровавленным топором? — хмыкнул Кравченко.
— Топор они не разглядели, на этом типе макинтош был или плащ-палатка военного образца. Так эти ханурики показывают.
— Они небось не протрезвели еще со вчерашнего. От-. куда у Пустовалова может взяться такая вещь?
— Один из отсутствующих жильцов, хозяин тридцать четвертой квартиры, военный. — Сидоров не отрываясь смотрел на окна третьего этажа. — Майор, в военкомате работает. Вот в чем штука-то.
— А что о нем в жэке говорят?
— Говорят, вроде они всей семьей в деревню уехали, но никто не видел, как и когда. Может, и уехали, а может…
— Ты что, серьезно думаешь, Пустовалов в этой квартире? Порешил всех и…
— В мусоропроводе он, видишь ли, не застрял, не видно его там, — огрызнулся опер. — А больше и спрятаться этой заразе негде. Либо бомжи ошиблись и он никуда не входил, либо.., он в одной из квартир, и скорей всего…
— Нет, этот мирный веселый дом действительно не похож на прибежище убийцы, — Кравченко покачал головой. — Тут у вас, Шура, водевиль прямо какой-то разыгрывается. Ей-богу.
— Сейчас он тебе покажет водевиль, — Сидоров приподнял свитер и дотронулся до кобуры.
Толпу любопытных постепенно оттеснили к первому подъезду, однако она все прибывала и напирала. Казалось, что здесь собралось уже все население городка. Никакие уговоры разойтись не помогали. Тогда улицу и двор перегородили милицейскими машинами.
Обошли все подъезды — ничего, везде тишина, любопытство и полный порядок, и жители вроде все на местах.
Тогда снова обратились к третьему подъезду. Туда ушла первая группа, возглавляемая Палиловым, который не расставался теперь с радиотелефоном. Кравченко оставил опального Сидорова и потихоньку приблизился ко второй группе сотрудников, ожидавших на ступеньках подъезда команды к действию. Эти тоже, как и в первой группе, были с рациями, однако без радиотелефона, и по их напряженным лицам было заметно, как они волнуются.
— В тридцать четвертой по-прежнему никто не открывает, — донеслось из рации. — В квартире тихо. Пригласите представителя жэка, понятых, пусть сюда поднимаются.
Попробуем вскрыть.
— Э-э, парень, а ты что тут делаешь? Ты жилец? Из какой квартиры? — спросил у Кравченко один из оперативников. — Не из этого дома? Тогда вали отсюда по-быстрому, не до тебя тут.., или подожди, эй, подожди, слышь, не трус, нет? Тогда помощь не окажешь?
— И даже с удовольствием, — кивнул Кравченко. — А вон вам и второй понятой. Егор, иди сюда!
Вот так они с Шиповым попали во вторую группу захвата, это, конечно, было громко сказано, но все же…
Сердце Кравченко учащенно билось, когда они входили в пропахший едкой кошатиной подъезд и поднимались
— А у меня нет ключей, — с ходу заявила техник-смотритель. — И привычки такой не имею от чужих квартир ключи держать. Их обворуют, а я отвечай, отдувайся.
— Так что ж вы раньше молчали! — коротыш Палилов аж полиловел от злости. — Это ваше упущение, вернее, нарушение. А вдруг в доме пожар, людей невозможно эвакуировать. Что ж нам теперь, дверь взламывать?
— Андрей Тимофеич, зачем взламывать. — Участковый чутко прислушался. — Там вроде нет никого. Ежели убедиться наверняка хотите, хм.., что ж, там внизу Сидоров…
— Ну?
— Так он любую дверь с закрытыми глазами откроет!
У него врожденный талант к этим делам, — участковый смущенно кашлянул.
Через минуту приглашенный снизу опер уже занял первый ряд шеренги осаждающих дверь, внимательно осмотрел замок.
— Спичку зажгите, пусть мне кто-нибудь посветит, — попросил он, и светить бросился не кто иной, как Палилов. На время служебные трения были забыты; оба, сопя, склонились к замку.
— Робят? Помочь не треба? — рявкнул с четвертого этажа бас церковного регента. Обладатель его, видимо, вышел на лестничную клетку и свесился через перила.
— Степа, тебе ж русским языком сказали: сиди дома, — участковый даже не обернулся на этот призыв, так был поглощен зрелищем того, как Сидоров пытался открыть английский замок. Нижний он открыл быстро, приступил к верхнему. И вот тут…
Все дальнейшее произошло в течение секунды. Как рассказывал потом главный очевидец — патрульный, стоявший на площадке чердака и охранявший слуховое окно, началось все с того, что в сорок третьей квартире, как раз на пятом этаже, открылась дверь и показалась коляска, в ней — грудной беззубо-улыбчивый младенец, а следом молодая мамаша в модном шерстяном пончо.
— Что тут происходит? — спросила она рассеянно. — Молодой человек, помогите спустить коляску, мне с сыном пора гулять.
— Внутри точно никого нет, — в это самое время на третьем этаже Сидоров поворачивал в замке подобранный ключ. — И этот заперт, как и нижний, на два оборота, так что не может никого быть и…
— Ты чего, паря? Куда это ты, а? — бас регента снова громыхнул на четвертом этаже. В нем явно слышалось удивление. Эхо метнулось в слуховое окно, спугнув стайку воробьев, и…
Кравченко вздрогнул от неожиданности, вздрогнули и на секунду замерли все: ЧТО ЭТО? Шаги вверх по лестнице — кто-то бежит сломя голову на пятый этаж. Сначала изумленный, а затем визгливо-женский крик: «Что вы делаете?! Куда вы?! Это моя квартира, пустите! Не смейте трогать ребенка!» Плач младенца, лязг захлопнувшейся двери, а затем уже — лавина новых оглушающих звуков: грохотом, эхом отдающихся на всех этажах. Это мчались вверх по лестнице те, кто уже безнадежно опоздал. Треск раций, сухой щелчок, яростная перебранка: «А вы куда смотрели?! Почему не приняли мер к задержанию?! Кто отвечает за операцию, вы или я?!» — «Там дверь железная в квартире!» И как последний убийственный разряд — новость, передающаяся из уст в уста, от рации к рации: