Темный инстинкт

Степанова Татьяна Юрьевна

«С ним двое заложников!»

На площадке между четвертым и пятым этажами стонала молодая мамаша. Сидела на полу у батареи — пончо скомканное, на щеке — багровая ссадина.

— Он по лестнице и ко мне, — всхлипывала она, судорожно хватая за руки склонившегося к ней сотрудника милиции. — А коляска в дверях застряла. А он меня отшвырнул, а сам в квартиру и Костика с собой… Там и бабушка моя, и Костик с ним. Ой, что же это теперь? Что будет? Что он с ними сделает? Да кто он такой вообще?! Откуда он тут взялся?

— Т-ты,

что ж это т-ты, Степа, он же у т-тебя в квартире б-был, так, что ли? — участковый, заикающийся от волнения, сгреб за рубаху потного осоловелого и с трудом соображавшего церковного запевалу. — Все это время у тебя в квартире, да?! Т-ты ж преступника укрывал, убийцу, он же… Да ты понимаешь или нет?!

Регент дышал точно кит, выброшенный на сушу. В нечесаных волосах его и библейской бороде застряли перышки зеленого лука.

— Ты кто такой, что на меня голос повышаешь?! — он рявкнул так, что стены задрожали. — Какого еще убийцу я укрывал? Где? Это Юрку-то?!

— Сколько он у тебя прожил? — выходил из себя участковый.

— Шестой день живет. А что, запрещается? Я его на пристани встретил, вернее, он меня… Как? А так! А ты узнай сначала, а потом ори, — рокотал регент. — Слаб я был, на ногах не стоял. Во славу божью это не возбраняется, но сказано в Писании — знай свою меру. А я меры своей не знаю. А он до меня, грешника, погрязшего в пьянстве своем, снизошел. Это ведь понять надо! Все ведь мимо шли, все! Никто и руки не подал, когда я в грязи валялся.

Переступали, как через скотину. А Юрка не побрезговал: до самого дома меня, борова обожравшегося, на своем горбу пер. Это что, не поступок, по-вашему, не милосердие божье?!

А я на милосердие — милосердием отвечаю. Жрать хочешь — холодильник вот он, пользуйся. Голову преклонить негде — у меня диван пустует, живи. Сказано в Писании: страждущего прими, аще воздается…

— Какого там страждущего?! — участковый заскрипел зубами. — За ним четыре убийства, его неделю как ищут, он из психбольницы сбежал! Знаешь ты это, христолюбец?

Из псих-боль-ни-цы! Хорошо еще тебя, дурака, не грохнул, а то бы…

— Знаю, откуда бежал он. Сказал он мне. — Регент вытер со лба пот, выпрямился во весь свой могучий рост и в этот момент показался Кравченко похожим на Тараса Бульбу, которого злые ляхи волокли на казнь. — Не кричи, Семеныч, не глухой я. И знаю, что Юрка ушел из дома скорби.

— Из психушки, ну?!

— Я б тоже оттуда ушел. И ты бы, Семеныч, тоже.

Думаю, как раз ты, милый, и дня бы в том аду не прожил.

Спятил. Так что не суди — и не судим будешь.

Пока на четвертом этаже шел этот диспут, на пятом все лихорадочно к чему-то готовились. Правда, никто толком еще не знал, что ему делать. Подчиненные смотрели в рот начальству, начальство взвешивало вновь открывшиеся обстоятельства, оценивало ситуацию и медлило.

— Вы видели в руках

нападавшего какое-нибудь оружие? Топор у него был? — вокруг бьющейся в истерике молодой мамаши суетились Палилов и два зама (неизвестно по каким вопросам) начальника городского ОВД, а также причитающая соседка.

— Я ничего не видела. Ничего! На нем такой длинный плащ, что-то зеленое, военные такие носят, я забыла, как это называется, — женщина затравленно озиралась, как лиса в капкане. — Не видела я ничего, не успела даже.., он схватил коляску.., меня толкнул в лицо… А Костика…

— Сколько вашему сыну лет? — спрашивал Палилов.

— Восемь месяцев.

— Там и ваша родственница в квартире, кто она, кем вам доводится?

— Моя бабушка, ей восемьдесят семь, у нее шейка берцовой кости сломана, она только на костылях по квартире… Господи, что же он там с ними сделает? Он же.., их убьет, да?!

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы примем меры.

А что же вы, гражданочка, двери-то такие делаете в квартире? Разве это сейф банковский? Как нам вскрывать-то ее прикажете? — Палилов качал головой. — Разве жэк дает разрешение на подобное нарушение? А решетки у вас на окнах для чего?

Потерпевшая смотрела, точно не понимая, и вдруг разразилась истошным воплем:

— Дверь зачем? Решетки?! А ты забыл, как я лично к тебе осенью приходила, когда к нам с крыши по пожарной лестнице влезли? Забыл? Шубу взяли норковую, мужнину шапку новую, видеоплейер, золото, что от мамы досталось… А ты нашел мне вора?! А что говорил? Безнадежно, мол, бесперспективно, заявление забрать уговаривал. О господи! Да что вы на меня так смотрите? Делайте же что-нибудь, там же сын мой, сын!

— Отстаньте вы от нее, — зашипела на Палилова соседка, — не видите, не в себе она. Сердца, что ли, совсем нет?

— Муж ее где? — жестко спросил Палилов.

— Он у финнов калымит по контракту на бумажной фабрике. На квартиру новую они копят. Ну пустите, пустите, я ее к себе пока отведу. Пойдем, милая, сейчас они все сделают. Цел будет твой Костик.

— Так, выход один, — Палилов повернулся к подчиненным. — Применение спецсредств. Если разбить окно, то через решетку легко можно.., так, готовьте все, что необходимо. Быстро!

— Что? Что вы сказали? — потерпевшая вырвалась от соседки. — Что они делать собираются?

— Не волнуйтесь, применим спецсредства. Это газ такой безвредный, они все уснут, и преступник, и…

— Не смейте! Слышите? Не смейте этого делать! Вы ж ее убьете. У бабушки астма, она даже пыльцы цветочной не переносит, а Костик.., ему же восемь месяцев всего, разве можно его газом травить?!

— Никто никого травить не собирается. — Палилов уже колебался, переключил рацию. — Так, прием, у одного из заложников астма, могут возникнуть осложнения. Отставить пока спецсредства. Попробуем…