Темный круг

Чернов Филарет Иванович

«Года ушли. Туманами повита…»

Года ушли. Туманами повита, Уж жизнь моя свой завершает круг… Живу один, отшельником, забыто И чувствую: никто душе не друг. Уж ничему не стало сердце верить, Пред чем, молясь, склонялся я челом; Привыкло сердце радость скорбью мерить, Добро оно привыкло мерить злом. Как жизнь меня лукаво обольщала, Змеиный яд под лестию тая, Так сам теперь оттачиваю жало На эту жизнь, на эту гидру я… Но этот яд, что сердце накопило, Не жизнь, а я до капли выпью сам, И горько мне,

что все простит могила, Смерть все простит земле и небесам. Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива» на 1914 г.

«Оттого любовь моя таинственней…»

Оттого любовь моя таинственней, Что ушла ты в дали от меня: Образ твой, прекрасный и единственный, Звездным светом смотрит на меня… И чем мрак души моей сгущеннее, Чем тревожней будней суета — Тем светлей, полней и потаеннее О тебе горит моя мечта… Ты не знаешь, сколько наслаждения В нераздельной горечи любви: — Слаще ласк безумных все мучения, Все волненья, трепеты мои… Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива» на 1914 г., № 2.

Перед созданием человека (Монолог)

Теперь, когда творящим словом Я из хаоса вызвал свет, И мир явил в величье новом, В движенье огненных планет; — Теперь, когда леса, долины Небесной влагой окропил, И глубь морей, и гор вершины Живою тварью населил; — Я сотворю Венец созданий — Себе подобье… Без конца Пусть ищет он во тьме исканий Неуловимый лик Творца… Ему — и солнце огневое, — Живой поток его лучей, И дня сиянье золотое, И голубая мгла ночей. Ему бессмертное мерцанье Текущих в вечности планет. Ему — и месяца блистанье, Ему — и дня, и ночи свет. Ему тепло и яркость света, Ему и радуга цветов, Но — «где Творец?» — не дам ответа, — Развею вихрем дерзкий зов. Я красоту вещей открою, — Их назначенье, ценность, вес. Но сущность их навек сокрою И Сам оденусь в тьму чудес. В необъяснимости великой, На недоступных высотах, Я буду — Образ многоликий, Я буду — Тень в земных мечтах.

Перед лицом Вечности

С земли — из тьмы великой ночи: — К сиянью неба поднял я Свои пылающие очи Тоской о тайне бытия: — Непроницаемостью синей Взглянула Вечность на меня, Великой звездною пустыней И блеском вечного огня. И проникал мне в сердце трепет, И думал я, объят тоской, Что значит мой наивный лепет Пред этой Вечностью немой? Закон свершая непреложный, Объемля бездной шар земной, Что ей червяк земли, ничтожный, С его любовью и тоской?!

Вечерняя мелодия

Уплыли вечерние тучки куда-то на север далеко, И купол небесного храма живыми затеплен огнями. Вот месяц поднялся высоко И встал, окруженный звездами. И поле покрылось туманом, и бодрою дышит росою… И ближнего озера лоно сверкает холодною сталью… И лес далеко за рекою Сливается с синею далью… А звезды, как вечные свечи, все ярче под куполом храма… И в траур тумана одета, дневную покинувши битву, Земля, как в дыму фимиама, Безмолвно свершает молитву… «Вестник Европы». 1914, № 6.

В кольце

Мне

жизнь показывает спину, А смерть лицом глядит в лицо. Круг жизни с ужасом окину: Я смертью сдавлен, сжат в кольцо. Иду в кольце… его вращенье Я ощущаю каждый миг: В душе великое смятенье, — Безумной муки сдержан крик. Когда я слышу в ночь глухую, Как воет темным воем пес, Я чую — муку мировую Он выражает тем без слез. И часто сердцу стоит воли, Чтобы не встать, и не пойти, И не завыть с ним в общей боли О безнадежности пути… «Новая жизнь». 1914, № 8.

«Мой день мучителен и странен…»

Мой день мучителен и странен: В круг темных мыслей заключен, Я в мозг и в сердце тяжко ранен, На муки духа обречен. Мои болезненные чувства Струной надорванной дрожат; Мои стихи, мое искусство, — В моей крови текущий яд. Другим стихи — игра, отрада: Легко им петь, чеканя стих. Мне каждый образ — капля яда, Усугубленье мук моих. Что создаю я, тем страдаю, Но муку творчества любя, Я крест Голгофский воздвигаю И распинаю сам себя… «Новая жизнь». 1914, № 10.

Дарья

Пришла Дарья-старуха из дальней деревни В город — угодничкам помолиться… Оббила дорогой все ноги о корни, о кремни: Течет с изъязвленных ног сукровица… Пропылилась вся, пропотела до кости, Солнце кожу на лице обожгло, облупило, А приплелась-таки Дарья к угодничкам в гости: На три гривны старуха свечей накупила. Надо старухе самой поставить все свечи, Чтобы чувствовал каждый угодничек Божий. Идет, шатаясь, толкает барынь в плечи, Валится, падает у святых подножий… Косятся на Дарью барыни: «Пьяна старуха!..» От нечистых лохмотьев жмутся брезгливо… Идет к Дарье староста: «Напилась, потаскуха!..» И выводит Дарью за рукав молчаливо… Вышла Дарья за ограду: перекрестилась И поплелась восвояси пыльной дорогой неспешно, Мутной, смиренной слезинкой прослезилась: — Ох, не допустили угоднички душеньки грешной!.. «Свободный журнал». 1914, № 11.

Бог

По лону неба голубого — И белоснежны, и легки, Плывут живые думы Бога — Воздушных облаков полки… В небесной бездне синеокой Они сгустятся в горы туч: То тяжко Бог нахмурит око, Во гневе страшен и могуч. Блеснет во взоре огнь палящий, Раздастся тяжкий гром речей, Но, вспомнив путь земли скорбящей, Прольет Он слезы из очей… И, вместо тяжкого отмщенья, Он окропит живой слезой Все земнородные растенья И солнцем взглянет над землей. «Пробуждение». 1915, № 13.

В лесу

Как в древний храм, вхожу я в темный лес — Под гулкие, пустынные вершины; Как ряд колонн, под самый свод небес, Восходят сосны-исполины… Молитвенен их шепот в вышине… И жутко мне безмолвие лесное… И робко я молюся в тишине Пред Неземным — создание земное… «Пробуждение». 1915, № 19.