Она зовет меня — и шепотом листов,И ветерка чуть слышным дуновеньем,И гамом птиц, и звоном ручейков,Закатом дня и утра восхожденьем…И звезд мерцанием она зовет меня —Лучами звезд и месяца лучами,Всем трепетом, всей радугой огня,Всей Вечностью за Млечными Путями…Не перестанет звать она из века в век:Владычица — бессмертная Природа —Зачем тебе я — жалкий человек,Идущий в тьму и плачущий у входа?..<1915>
«Вестник Европы». 1917, № 3.
«Когда,
закрыв глаза и погружаясь в мрак…»
Когда, закрыв глаза и погружаясь в мрак, —Так прошлое яснее выступает, —Я слышу, разум мне твердит: «Не так, не так…»А сердце все в былом благословляет…Холодный разум мой, жестокий, для тебяОшибки памятны… ты мне простить не можешь,Что чувством жил я, жизнь мою губя,И совесть ты мою болезненно тревожишь…Но к сердцу обратясь, я вижу свет живойВо тьме прошедшего… и все там сердцу мило,И если б только день вернуть из жизни той, —Наперекор уму, все б сердце повторило.«Вестник Европы». 1917, № 9-12.
Сон
Я видел сон мучительный и странный,Что я… что я уже не гражданин,Что воли свет был только сон обманный:Он поманил землей обетованной,И нет его… исчез он… Я одинВ сырой тюрьме — в унылом казематеЛежу и слышу: где-то часовойЗа дверью ходит… звуки, словно в вате,Заглушены… Я скрипнул на кроватиЖелезной. Встал. «Я брежу? Что со мной?» —Шепчу впотьмах… Иду к глазку дверному…Прильнул. Смотрю: солдатик со штыкомИдет к глазку… такой простой, знакомый…«Товарищ! Друг! Скажи мне, где я? Дома?» —Кричу ему… Товарищ сапогомУдарил в дверь и крикнул зло-сурово:«Я дам тебе товарищ! Прочь отсель!Нам говорить не велено ни слова…» —И заходил по коридору снова…Я лег в тоске на голую постель, —Закрыл лицо дрожащими рукамиИ застонал… нет, горестно завыл…Я сердце жег горячими слезами…А часовой железными шагамиВсю ночь, глуша их ватою, ходил…«Новый Сатирикон». 1917, № 31.
На высоте
Отчизна! Будущность твоюКак рассказать? Великой тайнойТы смотришь в душу, в мысль мою,И трепет <я?> необычайныйВ душе мятущейся таю…Встречая восходящий день,Как в небе грозовую тучу,И сам расту в сплошную тень,Взбираясь яростно на кручу,Но где предельная ступень?Какая тьма и высота!И сердце замирает жутко.Что здесь? Господь иль пустота?Бесплодно спрашивать рассудка,Когда Сам Бог сомкнул уста.6 августа 1917
Газета «Русская мысль», 10–16.07.1997, № 4182.
«Давно спустилась ночь, а я сижу у входа…»
Давно спустилась ночь, а я сижу у входаЖилища своего. Мне сладок этот час.Люблю тебя, великая Природа,Безмолвною, в сиянье звездных глаз,С короной месяца, текущего к звездамИ серебро роняющего в воды.Тогда я чувствую, что небо — светлый храм,Храм Вечности, Бессмертья и Свободы…И верить я готов, что на земле томясь,В исканьях и тоске по светлому чертогу,Его почую я в последний жизни час,И дух мой, дух отдам не смерти я, а Богу.
Печаль мира
Колыхалися сонные травы… цветы аромат источали…Солнце положенный круг по небесной пустыне свершало…И
струилися тихие воды… и туманились зыбкие дали…Ночь неслышно сходила на землю, и звездное море сияло…Там, в мире земном и небесном, было все, как всегда, неизменно:Умирали, рождалися люди, боряся за жизнь неустанно…Пели песни поэты-безумцы о счастье любви вдохновенно…Мудрецы же вещали о Боге, о Смерти, о Жизни туманно…И стояло над миром огромное облако мертвой печалиИ курилось медлительно-дымно и взору земному незримо…И туманилось яркое солнце, и звезды печально дрожали…И рыдали, и воды, и травы в глубокой тоске неслышимо…
«Я начинаю видеть все ясней…»
Я начинаю видеть все ясней,Смотрю, как в глубину воды хрустальной —И вижу дно: на дне покой печальный,Как бы гробницу пережитых дней.И образ мой живущий вижу яНа дне былого четко отраженнымКак бы живым в гробницу погребенным,Узнавшим смерть во глуби бытия.И в душу мир огромный и пустойГлядит не чудом, не живою сказкой,А мертвою и грубо пестрой маской,Что нам на святках кажется живой.1917
Мансарда. М., 1992.
«Услышь мою молитву, Боже мой…»
Услышь мою молитву, Боже мой, —Не за себя молю, мне ничего не надо,Но даруй мир отчизне дорогой, —Всем даруй мир, мир прочный, мир святой,Как в зной палящий сладкую отраду…Да будет мир достоин всех скорбейВеликого подвижника-народа:Останемся друзьями у друзей,И пусть преломится меч вражий у дверейРоссии славной, где горит Свобода…
Господи, ответь!
Поет железо, сталь и медь…О, крови музыка слепая,Зачем поешь ты, оглушая,И нас, и небеса, и твердь?..Кто ослепленный, неразумный,В руках держащий камертон,В порывах ярости безумной,Всем задает кровавый тон?Кто это чудище слепое?Кем рождено в проклятый час?Кто разгадает это злое,Что, ослепляя, душит нас?..Не звери мы, но словно звери,В слепой безумствуя борьбе,Во что мы божеское верим?Что носим светлого в себе?Мы образ божеский теряем,Все детски-светлое губя,Распяв Христа, мы распинаемТеперь в безумии себя…Что за проклятье тяготеетНад нами?!. Господи, ответь!..Я слеп и глух… язык немеет…Поет железо, сталь и медь…
Россия, бедная Россия!.
Живу в тревожном напряженье.Событий безудержный ходСчитает каждое мгновенье,И день идет за целый год…В душе моей то темный ропот,То веры светлый серафим,Но чаще я молитвы шепотСливаю с ропотом глухим…Россия, бедная Россия,Люблю тебя с больной тоской,Твои мгновенья роковыеСливаю я с моей судьбой!..Что для меня вся радость жизни,Когда в слезах лицо твое?!Померкнет лик моей отчизны,Померкнет и лицо мое…Твоею радостью я светелИ темен горестью твоей:Ты — мать! и сын чтоб не ответилНа горе матери своей?!«Жизнь для всех». 1918, № 1.