Убили Мать мою, убили,За что убили Мать мою?!Лежит в крови, в дорожной пыли,В родных степях, в родном краю.Высоко коршуны над нею,А ниже воронье кричит,И я рыдать над ней не смею,Как мне сыновий долг велит.И подойти я к ней не в силах —Я сам упал, лежу в пыли,Лишь ветер на родных могилахТуманом плачет из дали.Зачем печальным тихим звономЕще монастыри звенят,Зачем с последним горьким стономГотовят горестный обряд?Быть может, рано, рано, рано!Быть
может, мертвая жива!Быть может, с горького бурьянаЕе доносятся слова?!О, развяжите мои руки!Я встать хочу, хочу пойти!Пойти на зов, на крест, на мукиИ мертвую хочу спасти!Убили Мать мою, убили,За что убили Мать мою?!Лежит в крови, в дорожной пыли,В родных степях, в родном краю.1918
Кто плена своего не чует,Кто не глядит в решетки глазИ о свободе не тоскуетВ рожденья миг и смертный час?Кто, слыша крик новорожденных,Не содрогается душойЗа них, невинно обреченныхПринять великий плен земной?И кто, хоть раз вися над безднойИ видя смерть не издали,Не проклинал свободы звезднойПроклятьем пленника земли?1918
«Я чувствовать устал…»
Я чувствовать устал,Я душу утомил,Измучил душу яКасаньем неустаннымЕе тревожных струн.Мне жаль, что я любилТак страстно жизни бред,И так наивен был,Что Вечного искалВ мгновенном и обманном.Теперь смотрю в себяИ вижу: ничегоНет Вечного во мне!Одни воспоминаньяПлывут разрозненно:Дар скудный от всего,Что было таинствомДля сердца моего,Бессмертно сладостным,Святым очарованьем.Бесцельно было все!И в этом ужас мой:Я строил вечный храмИз призрачных видений.Сам призрак, бред и сон,Я плачу над собой,Смеюсь и плачу я,Объявши мир пустойБесцельным трепетомПоследних вдохновений.1919
«Новое литературное обозрение». 1993, № 5.
Россия
Я пойду искать тебя, родимая,Далеко пойду, моя далекая.Ты в безвестность побрела, гонимая,Побрела убого-одинокая.Побрела ты с посохом коряжистым,В лапотках, с сумою-перекидочкой,С сухарем в суме-то, с черство-кряжистым,С сахарком муслистым: два огрызочка.К сумочке посудинка жестяная,Чтоб чайку попить в пути, привязана.Для
тебя земля обетованнаяДалями туманными завешена.Обслезились очи гнойно-пыльныеВ даль-туман смотреть с утра да до ночи.Но поют тебе ветры ковыльныеО великой, о Господней помочи…Я пойду искать тебя, родимая,Далеко пойду, моя далекая.Ты в безвестность побрела, гонимая,Побрела убого-одинокая.1919
«В этот страшный час, в этот жуткий час…»
Евгению Кропивницкому
В этот страшный час, в этот жуткий часНе подымешь рук, не откроешь глаз:На руках висит стопудовый гнет —Вольный волею богатырь-народ,А глаза, глаза, что смотрели в день,Ослепила ночь, придавила тень.Разгулялася непогодушка,Сиречь — русская воля-волюшка,Ветром-посвистом прокатилася,Как осенний лист закрутилася…И как темный лес, зашумел бурьян,И, клубясь, плывет из ложбин туман…Все смешал-склубил, как метелица,Белым саваном смертно стелется…В этот жуткий час, в этот страшный часНе подымешь рук, не откроешь глаз.Москва, 6 июня 1920
Газета «Русская мысль», 10–16.07.1997, № 4182.
Народу израильскому
Твой лик в тенях, но все чертыЛица чеканно-неизменны:В них отблеск вечной красоты, —Резец художника нетленный.Да, есть приниженность к земле: —Не от бессилья иль паденья,Но оттого, что на челеРубцы кровавого мученья.«Пламя». 1920, № 20.
«Не приду к тебе, Господи, снова…»
Не приду к тебе, Господи, снова,Как бывало к тебе приходил.Не найду в сердце тайного слова, —Это чудное слово — забыл.Не горит в сердце детская нежность, —В сердце мука распятой любви.А одежды моей белоснежность —И в грязи, и в слезах, и в крови.Ты ушел от меня в бесконечность,Ты забыл, Ты оставил меня.Не зажжет эта страшная вечностьПутеводного в сердце огня.1920
«Глоток моей жизни…»
Глоток моей жизни,Я знаю — отрава.И каждый мой шаг —Роковая ступень.Любовь и надежда,И гордость, и славаВ одну неживуюСплетаются тень.И все мои мысли —Ребяческий лепет,И все мои чувства,Как пена волны, —И муки горенья,И радости трепет —Великой пустыниМиражи и сны.1920
«Новое литературное обозрение». 1993, № 5.
Листопад
Листопадный гульный ветер.Буреломный шум в ветвях.Рук изломность в взмахах ветел.Плач земли и смертный страх.По разметанным просторамВздыблись клочья ковыля.Ходит, пьян, по косогорамДух разбойного жилья…Бесприютный, где ночую?Колокольного села,Как в метелицу глухую,Мне не бьют колокола…Только ветер листопадныйОшалело бьет в набатИ, как свежей крови пятна,Листья по ветру летят…И крестов погостных рукиВетер гнет во все концы,Словно, встав, в безумной мукеЗакрестились мертвецы…<1921>. «Знамя». 1921, № 9.