Темный оборот луны
Шрифт:
– - Ты не видел, как от ножа, - сказал Витька снисходительно.
– Раздевайся. Ты с Московского, что ль?
– - Да вот, вижу теперь, - сказал Виталик на первую половину фразы.
– А с какого еще я по-твоему, что у вас, самолеты, что ль, летают?
Витька скинул телогрейку и повесил на крючок, попутно скользнув взглядом по рваному месту.
– - Это не то, - сказал он, пригладив вату.
– Это не нож, это собака.
– - Собака?
– - Ну да, - непринужденно протянул Витька, довольный реакцией на его слова.
– Видел когда-нибудь, как они кидаются? На такие случаи хорошо, когда рукав толстый.
– - А ты делал уколы от бешенства?
– спросил заинтригованный Виталик.
– Там, говорят, надо делать много уколов, а потом полгода пить нельзя...
– - Нет, не делал.
Они прошли в небольшую темную комнатку, где Виталику в первую очередь бросились в глаза печка и стол со стареньким телевизором, покрытый вязаной крючком домашней скатертью.
– - Ты один?
– спросил Виталик.
– А бабка где?
– - Хватился! Бабка померла давно. А дочке ее эта халупа ни к чему, у нее квартира с туалетом и теплой водой... да к тому же я деньги ей хорошие плачу. Так что я один тут обитаю. Ты садись.
Виталик сел на старый диван, над которым был натянут на два гвоздя вечный гобелен с оленем.
– - А вдруг она бешеная?
– спросил он, возвращаясь к заинтересовавшей его теме.
– - Да не бешеная она. Обычная цепная, домашняя. Откуда у цепной собаки бешенство, она весь век за забором, разве что хозяева искусают... Не бери в голову вообще, - он махнул рукой.
– - Да? А чего ж ей тогда кидаться?
– - С того, что натравили, - сказал Витька беспечно.
– Нет, к собаке у меня нет претензий. Даже жалко.
– - Ничего себе жалко.
– - Жалко, конечно, - Витька прошел в угол, а там дальше, наверное, в кухоньку, потому что клацнула дверца старого холодильника.
– Неравный бой получается, - продолжал он из-за угла.
– Я-то все-таки царь природы, какой-никакой. А она на цепи всю жизнь сидела, да еще сдохла по чужой глупости.
– - Все-таки сдохла?
– крикнул ему Виталик и поискал на полу под диваном.
– У тебя тапочек нет каких-нибудь...
– не найдя тапочек, он все-таки стал расстегивать ботинки.
– Ладно, у меня в сумке есть... Я же говорю, бешеная!
– - Нет, не сдохла, - раздалось из-за угла.
– Я ее зарубил.
– - Однако...
– протянул Виталик потрясенно.
– - А чего, - сказал Витька, и в комнате появились его голова и рука с кухонным ножом.
– Чего же мне делать, по-твоему? Я и говорю, жалко. Собака-то ни при чем. Я бы предпочел хозяев...
– - Ну и нравы у вас тут, - сказал Виталик, поежившись, и боязливо оглядываясь на черное окошко, точно в них сейчас могли возникнуть злые собаки вместе с хозяевами.
– - Нравы как нравы, - сказал Витька.
– Это не нравы, а обычная борьба за существование, - он назидательно поднял ножик и исчез. Холодильник клацнул еще раз.
– А нравы да, нравы у нас такие, я вот иду сегодня, смотрю, двое в подворотне, пыхтят, я думал, они убивают друг друга, а оказалось - в футбол играют... Я понимаю, что не стоит все делать своими собственными руками, конечно, надо отучаться... Куда деваться, воспитание такое, привык все делать сам... Соседи нервные попались, сволочи, по-человечески не умеют отношения выяснять...
– -
– спросил Виталик.
– Это я просто к тому, так, стоит ли на улицу выходить...
– - А не волнуйся, - сказал Витька.
– Они уже успокоились. Я им сказал, какой будет следующий шаг... Сиреневый тумааан...- он замурлыкал под нос какую-то мелодию.
Виталик тяжело вздохнул.
– - Чего ты там возишься, - сказал он, потянув молнию на сумке.
– Я все привез.
– - Ах ты. Извини. Я ж забыл, что ты богатая столичная штучка. И что там у вас пьют теперь?
– - Да все то же, - сказал Виталик.
– - Ты ж знаешь, - почти извиняясь, сказал хозяин, уже без первоначального куража, появляясь с двумя тарелками.
– Меня всегда какие-нибудь приключения находят...
– - Знаю, - согласился Виталик, ставя на стол бутылку "Топаза".
Через несколько часов эта бутылка уже пустая стояла под столом, тарелки с салом и колбасой и две банки местной говяжьей тушенки - в стеклянных банках - с торчащими оттуда вилками тоже стояли полупустые, а они начинали вторую, сидя друг против друга. За окном посвистывало, и Виталик время от времени ежился, когда из оконной щели особенно дуло в спину.
– - Не могу, Витьк, - говорил Виталик.
– Ну не могу. Я чувствую, что деградирую, каждый день чувствую. Я же не этому учился. Я же не этим хотел заниматься. Не все могут торговать. Не все могут быть деловыми людьми, понимаешь? Кому-то дано. Кому-то нет. Раньше нас все заставляли общественной работой заниматься. Ну не могут все заниматься одним и тем же! Теперь те же люди нас заставляют заниматься капитализмом. Не могу я! Я сопьюсь, если буду торговать. Точно сопьюсь. Может, если бы меня с детства к этому готовили, так получилось бы. Но я уже знаю, как заниматься другими вещами. Поздно, все. Я отравленный. Меня теперь либо отстреливать надо, либо гнать из страны. Вот я и еду, пока не отстрелили. Что ты все "колбасный эмигрант", "колбасный эмигрант"... "какие возможности"... Все не так. У меня возможностей нет. Ты смог, и слава богу. Я не могу. Что я тут буду ловить? Холод? Нищету? Бандитов?.. Соседу вечером бутылкой по голове засветили прямо у подъезда... в семь вечера... Не могу!
– - Я не смог...
– хмуро протянул Витька, подпирая щеку рукой.
– Меня жизнь заставила... Тебя бы заставила - и ты бы смог...
– - Нет, - категорично ответил Виталик, мотая головой.
– Честь тебе и хвала. Я бы не смог. Я бы бомжом на вокзале стал. Я знаю, нечем гордиться. Ты бы стал классическую музыку сочинять, если б эта самая жизнь тебя заставляла? Или китайский язык за день выучить? Или корень квадратный в уме за секунду считать? Есть предел у каждого. А кто-то может, я ж не спорю.
– - И я не спорю, - сказал Витька.
– Я разве что говорю? Езжай...
– - Да и эта вся деятельность...
– продолжал Виталик.
– Все бизнесменами заделались и пальцы гнут... Да тут уже ничего никогда не будет! Все! Сейчас все разворуют, свалят, тут тундра останется! Выжженная земля... Потом уже поздно будет. Вот ты. Ты чего тут сидишь? У тебя бы там были такие возможности!...
Витька облизал вилку с глубокомысленным видом.
– Кто-то покидает корабль первым, - проговорил он философски.
– А кто-то последним. Кому что.