Темный рыцарь Алкмаара
Шрифт:
А с деревьев на землю летела желтая и черная листва, и столетние дубы на глазах засыхали, жухла трава, и падали замертво птицы.
Зитаар спрыгнул с коня и подобрал свой меч. Клинок вновь блистал зеленым светом.
Глава 19
Наскоро перекусив на рассвете, отряд Даргана вместе с пленниками пустился в путь. Они шли дорогой, петляющей по холмам, опасаясь спуститься в долину. Все эти холмы когда-то были обиталищем исчезнувших ныне народов, истории их судеб давным-давно затерялись в веках. Были ли они поглощены Империей
Заброшенная дорога вывела отряд Даргана к развалинам. Огромные массивные стены, сложенные из светлого камня, поражали своей грандиозностью. Однако зайти внутрь путники не решились: в арках едва держались замковые камни, один угол крепости наклонился и готов был вот-вот обрушиться. В яминах, что остались от вывалившихся блоков, поселились стервятники: их птенцы тянули наружу голые шеи, когда мать снималась с гнезда. Во многих местах один ярус обрушился на другой. Крыш нигде не было, и на стенах росли тонкие деревца. Полная картина запустения, свидетельство быстротечности жизни.
Меченый все же сунулся внутрь, но тут же вернулся, сообщив, что весь двор завален рухнувшими сверху камнями. От центральной крепости мощеная дорога вела выше, к макушке холма. На самой вершине еще сохранились остатки круглого фундамента. Из мостовой кое-где росла трава, расцвеченная мелкими каплями синих и желтых цветов, названий которых Дарган, выросший в иных землях, не ведал. Алкмаарец спешился, передал повод Бешеного одному из сектантов и двинулся наверх, будто кто-то позвал его, и он не мог не откликнуться на призыв.
Вблизи круглый фундамент оказался достаточно высоким — почти в человеческий рост, он сохранил облицовку из черного мрамора и узкий марш крутой лестницы. Дарган поднялся по ступеням. Стены помещения, скорее всего храма, исчезли напрочь, зато сохранились красно-коричневая плитка на полу и черно-белый орнамент в виде морских волн, бегущих в застывшем танце по кругу, и даже некое подобие алтаря, вытесанного из черно-красного монолита, лишенное прежних украшений, но нигде не поврежденное.
Дарган замер перед этим алтарем, не в силах ни коснуться гранита, ни уйти.
Что было здесь прежде? Какое святилище? Судя по древности строений — здесь вряд ли поклонялись Всевышнему. Теперь, когда не осталось жрецов, чтобы возлагать на этот алтарь дары и жертвоприношения, проливая здесь молоко, мед или кровь, уже некому было ответить на немые вопросы. Дарган обошел по кругу темный камень — тот манил и пугал, угрожал и таился. Какие бы бури ни бушевали над ним, рушились стены, горела кровля и, быть может, фанатичные жрецы падали здесь замертво, принося свою кровь как последнюю
Возможно, этот жертвенник возвели еще в те дни, когда созданный Бетрезеном мир был наполнен лишь радостью и светом. На этот алтарь ложились полевые цветы, проливалось парное молоко, сыпались зерна из первых колосьев собранного хлеба. Бетрезен так гордился сделанным, что отправился к Всевышнему хвастаться красотой мира, который только что сотворил. Видимо, тщеславие лучшего ангела было неимоверным, и хвастался он так долго, что в Невендааре успели миновать десятилетия и пышным цветом расцвести горькие цветы зависти и злобы. Ибо, когда Бетрезен наконец решил представить свое творение пред очи Всевышнего, тот пришел в ярость, узрев Невендаар, погруженный в хаос.
Дарган уже в третий раз стал обходить так зачаровавший его камень, когда понял, что опять ощущает странное тепло в талисмане. Только в этот раз не было ласкового согревающего тепла, а был тревожный распаляющий жар — совсем иная магия владела этим местом, и теперь, призванная из глубины алтаря мыслями Даргана и таинственным артефактом эльфов, пыталась наполнить «Свет души» своей тяжелой, как выдержанное крепкое вино, энергией.
Дарган, ни на миг не задумываясь, прошептал заклинание, концентрирующее магию. Затем опустился на колени, обнимая алтарь, и талисман коснулся гранита.
В тот же миг медальон показался Даргану огромным булыжником, будто крошечная скорлупа из белого металла мгновенно впитала в себя такую тяжесть, что было уже не распрямить хребет и не поднять головы. Дарган через силу оттолкнулся от камня руками, попятился, на четвереньках сполз по ступеням лестницы и растянулся на невысокой траве, что пробивалась через каменный узор дорожки. Странная тяжесть постепенно отпустила и сошла на нет.
Но медальон — Дарган чувствовал это — наполнился магией куда полнее прежнего.
Сколько так лежал алкмаарец — неведомо. Никто не осмеливался к нему приблизиться, даже Тейра.
Наконец Дарган поднялся, спустился к остальным и сел рядом с Ренардом — кажется, следопыт был единственным из мужчин, кого не смущало присутствие нежити.
Путники перекусывали сухарями, запивали водой — невдалеке был колодец, и на дне (колодец был очень глубок) нашлась прозрачная вкуснейшая вода.
— Что здесь было прежде? — обратился алкмаарец к монахине.
Вряд ли мальчишки Эмери и Джастин хоть что-то знали об этом странном месте, а Гоар не производил впечатление интеллектуала. Бывший эльф Идразель не расскажет о чужих святынях — это точно.
— Ходи, ходи здесь подольше, — хмыкнул Гоар. — Глядишь, эта штука тебя и убьет.
— Или, наоборот, даст силы! — вступилась за Даргана Тейра.
Кажется, она вот-вот была готова сама схватиться за меч и напасть на пленника.
— Меня нельзя убить, в том смысле, какой ты вкладываешь в свои слова, — заметил Дарган, — моя смерть уже состоялась. Пугать нежить смертью — все равно что пугать алкмаарца пустыней, а гнома — подземельем.
— Эльфа — лесом, — добавил Идразель.
Кажется, впервые в его голосе прозвучало какое-то чувство. В этот раз — печаль.