Темный рыцарь Алкмаара
Шрифт:
Зато неожиданно заупрямился Торм, даже блеск обнаженного клинка Идразеля не мог вразумить мальчишку, и только приказ Ренарда заставил оруженосца пробормотать клятву. Ренард поклялся почти охотно. А вот Гоар разразился целым потоком брани, и, только устав ругаться, принес клятву.
— А где тот песий лучник? — спросил внезапно Идразель.
Сектанты переглянулись. Их головы, упрятанные в козлиные черепа, нелепо поворачивались из стороны в сторону. Наконец один из них не без труда стянул с головы козлиный череп — явив остальным худое бледное лицо, обросшее двухнедельной белой щетиной. Многодневная грязь
— Да, ребята, надо раньше было снять черепушки, а то вы в них ни хрена не видите, — заметил Ренард. — Я все гадал — неужели козлы в ваших краях такие огромные, что человеческая голова в козий череп помещается без труда, а теперь вижу — просто котелки у вас маленькие, а мозги — козлиные.
Сектант хотел ударить Ренарда, но в этот момент Тейра закричала, указывая рукой вдаль:
— Вон он!
Все повернулись. Парень уже был на другом склоне холма и улепетывал во все лопатки, не обращая внимания на то, что за редкими деревьями его хорошо видно.
— Можно послать за ним горгулью! — предложил сектант и принялся напяливать на голову козлиный череп.
— Не будем привлекать внимание, — покачал головой Идразель. — Пусть драпает. Это же простой лучник. Ну, ты доволен? — демонолог повернулся к Даргану. — Тебе, видимо, очень хотелось, чтобы кто-нибудь убежал. Хотя бы этот урод.
Алкмаарец пожал плечами и вновь надел медальон на шею. Теперь он был как будто связан невидимыми нитями с остальными, и вполне отчетливо эти нити ощущал. Вот Джастин проклинает свое неумение, неловкость, безумство, в общем, мысленно рвет на себе волосы и винится перед друзьями. Эмери же вполне спокоен — клятва его нисколько не угнетает. Раз пришлось дать клятву — значит, придется выполнять. Он даже попытался сложить по этому поводу пару рифмованных строчек. Если удастся освободиться — Эмери снова пойдет драться, не так уж все и плохо. Рыцарь-менестрель принимал свою судьбу с оптимистичным фатализмом. Цесарея печалилась, Гоар бесился, Торм затаил обиду. Ренард… Ренард был насторожен. Он чуял беду. А в чем беда и откуда грозит — пока не ведал.
— А наши-то побеждают! — вдруг сказал Эмери и махнул рукой вдаль.
Пока спорили и клялись, в самом деле ситуация на поле брани сильно переменилась.
Лучники Империи практически все погибли, зато два десятка рыцарей сумели отступить, и вторая колонна из рыцарей и стрелков, что укрывалась в лесу, теперь ударила на проклятых, что пытались пробиться в узкую долину между холмами. Проклятые толкались и мешали друг другу, падали, сами топтали своих. Когда же им во фланги ударили паладины Империи на крылатых конях и стрелки, началась самая обычная бойня. Одержимые, пронзенные стрелами или раскроенные пополам рыцарскими мечами, валились, не нанося противнику урона: их короткие мечи были бесполезны против всадников, к тому же стрелки не позволяли им даже приблизиться к коням.
Но это был лишь временный успех, а настоящий пришел позже — когда белый маг поднялся на скалу, что возвышалась над полем битвы, и швырнул шар раскаленного огня в ярящихся демонов. Алая плоть тут же превратилась в черные головешки, а души проклятых, закружившись черным роем, устремились к ущелью в горах — чтобы добраться до расселины в земле и вновь нырнуть
И опять, насколько можно было различить издали, Альберт был впереди. Джастину казалось, что он видит и Дайреда среди паладинов. Только — странное дело — старший брат появлялся все время в разных местах.
Одержимые практически все полегли, несколько берсерков удрали. Их беспорядочное бегство закончилось, как заканчивается любое беспорядочное бегство пехоты, преследуемой конницей после разгрома, — истреблением. К тому же в зарослях их поджидали стрелки и косили на расстоянии, не давая приблизиться для удара страшного боевого топора.
— Отправились по домам, — усмехнулся Ренард. — И что им не сидится в своем подземелье? Тепло, светло, жарковато, правда, малость, но они же привычные. Нет же, лезут наверх, портят пейзаж, меняют климат, заставляют своим адским огнем таять снега. Никак им не успокоиться, хочется весь Невендаар превратить в адское место.
— Что-то ты разговорился, парень, — мрачно заметил Ирг.
— Тебе не нравятся мои речи? Но вы же оставили ряды проклятых, что ж так оскорбляетесь за них при каждой невинной шутке?
Говорил Ренард вроде как насмешливо, но смотрел при этом пристально, в упор, сверлил взглядом.
Дарган не слушал их перепалку, он вновь направился к древнему алтарю, хотя внутри у него все цепенело от ужаса. И в то же время непреодолимая сила влекла его к красному граниту. Алтарь Бетрезена, поставленный до того, как тот стал падшим… первоначальная сила Невендаара. Скрытая сила, не подчинимая богам. Сколько магии в этом алтаре? И как много можно забрать?
Поднявшись по ступеням, Дарган встал на колени, снял нагрудник, а затем распростерся на алтаре, как на плахе. Медальон оказался прижатым к груди — как раз там, где ныне не билось мертвое сердце.
Тут же дрожь пробежала по телу алкмаарца, пальцы принялись скрести древний камень, а сам алтарь стал наливаться густым малиновым светом. Свет этот сиял багрянцем, как небо в закатный час, и просвечивал сквозь мертвую плоть, будто наполнял ее живой кровью. Дарган стонал от боли, но оставался лежать на алтаре, позволяя медальону впитывать древнюю магию, лишь ногти впивались в камень.
Пленные, отныне связанные клятвой с медальоном, застыли в ужасе, не в силах пошевелиться. Магия их не касалась, но даже на расстоянии они ощущали всю ее чуждость Всевышнему.
А медальон пил и пил энергию, как проведший в пустыне неделю заблудившийся путник. Наконец Дарган поднялся и, пошатываясь, сошел вниз. Он был по-прежнему бледен, но каждый ощущал исходящую от него силу.
Алкмаарец прямиком направился к Ренарду.
— Следопыт, — сказал Дарган. — Знаешь дорогу в обход? Так, чтобы миновать долину и не столкнуться с твоими соратниками?
— А если я тебя обману и выведу как раз на наших? — Следопыт запустил пятерню в свои лохмы, отбросил пряди с лица.