Тёмный замысел
Шрифт:
– Не всем!– она повесила серп на крюк и огляделась. Кому еще грозит участь капитана Кука?
Она полагала, что Шварц потянет ее в постель - все мужчины одинаковы. Но, видно, этому не хватало смелости. Джил облегченно вздохнула, но чуть заметная презрительная улыбка появилась на ее губах. Эта двойственность ей показалась странной: стоило ли презирать человека, который ведет себя пристойно и в соответствии с ее желаниями?
Но досада осталась. Обычно, если поклонник становился слишком агрессивным, Джил не задумывалась. Жестокий удар в пах, в живот или
Давид Шварц даже не подозревал, что находился так близко к инвалидной коляске или к полной утрате мужском естества.
– Вы можете спокойно оставить тут свои вещи. У нас никогда не бывает краж.
– Все-таки я прихвачу чашу. Когда она не на глазах, чувствуешь себя как-то неуютно.
Он пожал плечами и достал из висевшей на плече кожаной сумки сигару.
– Не здесь, - предупредила она.– Это мой дом, и я не желаю, чтобы тут дымили.
Австриец удивленно взглянул на Джил и вновь пожал плечами. Выйдя из хижины, он тут же закурил и всю дорогу энергично пускал дым в ее сторону.
Джил решила воздержаться от резких замечаний. Не стоило его беспрестанно одергивать и раздражать. Она здесь на испытании, и она женщина; к тому же, Шварц занимает высокое положение и близок с Файбрасом. Нужно смириться, спрятать гордость в карман.
Стоит ли? На Земле, стремясь к своей единственной цели - стать командиром дирижабля, - она получала достаточно оплеух. Потом, вернувшись домой, в ярости била посуду и размалевывала стены ругательствами. Конечно, все это ребячество, но после дюжины тарелок спокойствие возвращалось к ней. Однако здесь будет еще хуже. Уйти отсюда невозможно - другого места для нее нет. Только в Пароландо будет построен дирижабль, уникальный аппарат, единственная ее надежда.
Шварц остановился у подножья холма. Он показал на аллею раскидистых сосен, в конце которой маячил длинный сарай.
– Ближайшее к вам отхожее место. Здесь будете по утрам опоражнивать свой ночной горшок. В одно отверстие - мочу, в другое - экскременты.
Он помолчал и добавил:
– Обычно нужники чистят те, у кого не кончился испытательный срок. Содержимое доставляется на пороховой завод для переработки и подается на шнек. Конечный продукт пищеварения - калиевая селитра и...
– Да знаю я, - процедила она сквозь зубы, - не дурочка же. Всюду, где производят серу, используют такой же процесс.
Шварц приподнялся на носках, с удовольствием пыхнул сигарой, потянулся. Будь у него подтяжки, он бы щелкнул ими.
– Большинство испытуемых работает на этом заводе не меньше месяца. Малоприятное занятие, но прекрасно дисциплинирует. Кроме того, отсеиваются непригодные.
– Нон карборундум иллегитиматус, - произнесла Джил.
– Что такое?– небрежно переспросил он.
– Это латынь. Правда, несколько вульгарная. А переводится так: "Не позволяй невеждам поучать себя". Зарубите себе на носу - ради серьезного дела я могу собирать любое дерьмо.
–
– Конечно. Но если вы - мужчина, а не одуванчик, то должны быть таким же. Впрочем, в этой стране могут быть другие порядки. Слишком много цивилизации...
– Как мы здесь изменились, - он говорил медленно и горько.– Не всегда, правда, к лучшему. Если бы мне в 1893 году сказали, что я буду выслушивать от женщины, - не проститутки или фабричной девчонки, а от женщины из общества - грубые непристойности и мятежный...
– А вы чего хотели? Восхищенного сюсюканья?– резко бросила она.
– Позвольте, я закончу: и мятежный суфражистский вздор.
Если бы мне сказали, что это нисколько не поразит и не оскорбит меня, я бы назвал того человека лжецом. Но век живи, век учись... вернее, - умри и учись.
Он замолчал и посмотрел на нее. У Джил дернулся уголок рта, глаза сузились.
– Стоило бы как следует отделать вас... но мне тут жить. Что ж, перетерплю.
– Вы совершенно не поняли меня. Я сказал: век живи, век учись. Я уже не Давид Шварц образца 1893 года. Думаю, что и вы не та Джил Галбира... когда вы умерли?
– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.
Они продолжали путь в молчании. У Джил на плече лежал бамбуковый посох, к которому она подвесила чашу. Шварц показал на ручей, бравший начало от горного водопада. Меж двух холмов он разливался в крошечное озерцо. Посередине в лодке застыл человек с бамбуковой удочкой в руках. Ей показалось, что рыбак похож на японца.
– Ваш сосед, - произнес Шварц.– Его настоящее имя - Охара, но он называет себя Пискатором. Слегка помешан на Исааке Уолтоне, которого может цитировать страницами. Утверждает, что каждому человеку нужно лишь одно имя, поэтому и выбрал себе - Пискатор... Рыбарь... Впрочем, латынь вы, кажется, знаете. Рыбак он действительно страстный, и потому в Пароландо его обязанность - охота на речных драконов. Но сегодня он свободен.
– Очень интересно, - отозвалась Джил. Похоже, сейчас ей сообщат нечто малоприятное - уж очень саркастической была усмешка Шварца.
– Возможно, он станет первым членом экипажа дирижабля. В Японии он был морским офицером, а во время первой мировой войны служил в британском флоте наблюдателем и инструктором по подготовке пилотов дирижаблей. Затем - в том же качестве - работал в морской авиации Италии, бомбившей австрийские базы. Как видите, у него достаточно опыта, чтобы занять высокий пост.
– К тому же, он - мужчина, - Джил улыбалась, скрывая кипевшую внутри ярость.– И хотя опыта у меня намного больше, его пол - изрядное преимущество.
Шварц отвернулся.
– Я уверен, что Файбрас будет отбирать людей в команду, руководствуясь лишь их квалификацией.
Она не ответила.
Шварц помахал рукой человеку в лодке. Улыбаясь, тот привстал с сиденья и поклонился. Затем сел обратно, бросив взгляд на женщину. Джил показалось, что ее пронзили лучом радара. Она была мгновенно взвешена, измерена и оценена - от кончиков пальцев до самых тайных закоулков души.