Тёмный замысел

Фармер Филип Хосе

– Ну, а мой знак?

Казз изобразил волнистые параллельные вертикали, подчеркнутые снизу коротким тонким горизонтальным штрихом.

– Знаки Моната и Фригейта весьма похожи, - отметил Бартон.

По его просьбе Казз нарисовал ему символы всех членов команды. Больше ни один не напоминал другой.

– А ты помнишь знак Льва Руаха?

Казз сделал рисунок и протянул его Бартону. Тот ощутил разочарование: символ Руаха отличался от знаков Моната и Фригейта. Ничто не подтверждало зародившихся в нем подозрений.

Шагая сейчас

по палубе, Бартон размышлял, почему он надеялся, что эти знаки будут похожи. Что-то мелькало у него в подсознании, неясное и туманное; он никак не мог уловить смысла. Между этими тремя людьми существовала связь, пока недоступная его пониманию.

Ладно, хватит размышлять, пора действовать!

У порога каюты валялся белый ворох одежд. Бартон перешагнул через него, вошел и коснулся мускулистого плеча. Казз тотчас открыл глаза.

– Пора?

– Пора.

Казз вышел на палубу и помочился через борт. Бартон зажег фонарь. Они спустились по сходням на причал и пошли вдоль берега к стоявшей неподалеку пустой хижине. В темноте они пропустили ее, повернули обратно и сразу же наткнулись на стену. Перешагнув порог, Бартон прикрыл за собой дверь. Возле каменного очага лежали дрова и стружка, принесенные вчера Каззом. Через минуту запылал огонь. Казз уселся рядом на плетеный бамбуковый стул и закашлялся от дыма: тяга была слабой.

Погрузить Казза в гипнотический транс не составляло труда. Многие годы неандерталец служил Бартону одним из подопытных объектов, на котором временами он демонстрировал свои способности гипнотизера. При этом всегда присутствовали Монат и Фригейт. Интересно, нервничали ли они? Если да, то оба очень искусно скрывали свое волнение.

Бартон вернул Казза к тому моменту, когда за завтраком он объявил, что у Спрюса на лбу нет метки; затем воспоминания неандертальца были направлены на хижину Моната. Здесь Бартон наткнулся на первое сопротивление.

– Ты сейчас в хижине?

Казалось, Казз обратил свой взгляд в прошлое.

– Я - в дверях.

– Входи!

Могучее тело едва дрогнуло.

– Не могу, Бартон-нак!

– Почему же?

– Не знаю.

– Тебя что-то пугает в хижине?

– Не знаю.

– Тебя предупредили, что в хижине опасность?

– Нет.

– Тогда ничего не бойся. Ты же храбрый человек, Казз, верно?

– Ты меня хорошо знаешь, Бартон-нак...

– Тогда почему ты не входишь?

Казз дернул головой.

– Я не понимаю, но что-то...

– Что же?

– Что-то.... что-то говорит мне.... не могу вспомнить.

Бартон прикусил губу. Горящие дрова зашипели и затрещали.

– Кто с тобой говорит - Монат? Фригейт?

– Не знаю.

– Думай.

Лоб Казза взмок. Пот ручьями лил по его лицу. Вновь затрещали дрова. Бартон улыбнулся.

– Казз!

– Да?

– Казз, там в хижине Бест, она кричит. Слышишь?

Казз дернулся вперед, оглядываясь по сторонам, его глаза широко раскрылись, ноздри трепетали,

губы дрожали.

– Я слышу ее! Что случилось?

– Казз, в хижине медведь, он сейчас нападет на Бест! Хватай копье! Убей его! Казз, спасай Бест!

Казз вскочил, его руки сжимали воображаемое копье, он прыгнул вперед. Бартон еле успел ускользнуть в сторону. Неандерталец споткнулся о стул и упал лицом вниз.

Бартон нахмурился, опасаясь, что от удара его подопечный может выйти из транса.

– Казз! Ты в хижине! Здесь медведь! Убей его! Убей, Казз!

Со страшным рычанием Казз схватил обеими руками копье-призрак и вонзил его во врага.

– Э-эй! Э-эй!
– казавшийся бессвязным поток звуков рвался из его глотки, но Бартон уже давно знал этот язык - хриплую нечленораздельную речь, рожденную на заре времен.

– Я-Человек-Который-Убил-Длиннозубого! Умри-Спящий-Всю-Зиму! Умри, но запомни меня! Умри!

Бартон громко крикнул:

– Казз! Он убежал! Медведь убежал из хижины! Бест спасена!

Неандерталец остановился, сжимая свое копье. Он стоял прямо, оглядываясь по сторонам.

– Казз, прошло несколько минут. Бест уже ушла. Ты снова в хижине. Тебе нечего бояться. Ты вошел, и здесь нет ничего страшного. Кто тут с тобой?

Лицо неандертальца успокаивалось, свирепое выражение исчезло. Он тупо уставился на Бартона.

– Кто? Ну, конечно, - Монат и Пит.

– Очень хорошо. Кто с тобой заговорил первым?

– Монат.

– Повтори мне, что он сказал... что он говорит.

– Монат говорит: "Казз, забудь все, что было в этой хижине. Мы немного побеседуем, потом уйдем, и ты забудешь, что был здесь и о чем мы говорили. Если кто-нибудь тебя об этом спросит, ты ответишь, что не запомнил ничего. И ты не солжешь, потому что все, о чем мы сейчас говорим, уйдет из твоей памяти. Понял, Казз?"

Неандерталец кивнул.

– "Ты забудешь, Казз, еще об одном. О том дне, когда ты первый раз заметил, что у меня и Фригейта нет знаков. Ты еще помнишь это?"

Неандерталец покачал головой.

– "Нет, Монат".

Потом он облегченно вздохнул.

– Кто вздохнул?
– спросил Бартон.
– Ты?

– Фригейт.

Да, несомненно, это был вздох облегчения.

– Что еще говорит Монат?

– "Казз, ты помнишь, я велел передавать мне все, что рассказывает Бартон о встрече с таинственным человеком, этиком?"

– А-а-а!
– протянул Бартон.

– "Ты помнишь об этом, Казз?"

– "Нет".

– "Правильно. Потом я велел тебе забыть об этом приказе. А сейчас вспомни! Ты помнишь, Казз?"

На несколько минут воцарилось молчание. Затем неандерталец вздохнул.

– "Да, сейчас помню".

– "А теперь скажи, Казз, говорил ли тебе Бартон об этом этике? Или о ком-нибудь еще - мужчине или женщине, кто утверждает, что он - один из вернувших нас к жизни?"

– "Нет, никогда Бартон-нак ни о чем подобном не говорил".