Тень Беркута

Говда Олег Иосифович

Некоторое время они молчали и лишь по слегка ускоренному дыханию могли догадываться, что каждый сейчас мысленно вернулся в те годы, когда молодой и дерзкий парень умудрился подстрелить неосторожную Богиню.

– А я к тебе с просьбой, Захар, – нарушила первой молчание Морена.

– Слушаю, – просто ответил тот.

– Сюда идет монгольское войско...

– Ведаю. Мы готовимся встретить его.

– Не надо... Пропустите монголов через Тухлю… Обещаю, они не тронут никого из вашей громады... Они идут ко мне...

– Конь? – Захар все-таки поднялся. – Ты хочешь отдать Батыю коня Перуна!?

– Сульде... Они зовут своего бога войны – Сульде... – молвила

Морена. – Но ты догадался верно. Перун хочет вручить его Саин-хану...

– Но зачем? Он же враг наш?

– Разве ты забыл о Чаше? А монгольский джихангир – храбрый воин. Оседлав коня, он быстро наполнит ее.

– Чашу Терпения! Морена, ведь Батый наполнит Чашу человеческими бедами и горем?!

– Это не будет длиться долго. Зато, как только закончится власть Единого, мы научим вас, как избавиться от Батыя. Исчез же когда-то Аттила... Так как? Мы договорились, Захар?

Старый Беркут долго молчал и наконец сказал, медленно добирая слова. Все же не забывал, с кем говорит:

– Нет, Морена. Не сердись, но я не смогу этого допустить. Даже, если б хотел. Люди, громада просто не послушаются меня.

– Почему же так? Вместо того, чтобы быстро пропустить орду в чужие края, вы заставите их задержаться здесь, и тем самым уничтожите себя. Захар – ты говоришь глупости. Сельскому ватагу это не подобает. Подумай хорошенько.

– Возможно, что и глупости, – ответил Беркут. – Но как мы будем смотреть в глаза своим детям, зная что в этот час их однолетки погибают в вместе с матерями за перевалом лишь из-за того, что наши воины, сильные и ловкие мужчины, расступились перед врагом? Нет, Морена, ты просишь невозможного...

– Я не прошу! – в голосе Богини зазвенела крица. – Я требую!

– Ты требуешь невозможного, Морена, – спокойно поправился Захар.

– Человече! Ты, вероятно, забыл с кем разговариваешь? – Богиня уже не говорила, а шипела. – Не хватало мне еще одного глупца поперек дороги... Я даю тебе время на размышления до следующей ночи. Потом – берегись! Ты знал меня добрую и ласковую, но, если очень захочешь, то будешь иметь возможность увидеть – какова я в ярости.

– Морена, уважаемая и любимая мной Богиня Судьбы и Времени, – попробовал объяснить свой отказ Захар. – Это не вызов твоему могуществу, поверь... Просто, я не могу поступить иначе... Приходит мгновение, когда веление совести ставит человека в такую ситуацию, что умереть значительно легче и проще, чем совершить подлость. И особенно четко начинаешь это осознавать, после того, когда достигаешь возраста, в котором уже ничего не хочешь от жизни, кроме как оставить о себе, в сердцах родных и близких, добрую память. Надеюсь, что ты верно поймешь меня и не будешь сердиться...

Но ответом ему был лишь шорох крыльев за окном и грозный клекот орлицы в поднебесье.

* * *

Небесная синь вливалась в долину вместе с не очень высоким водопадом и растекалась по ней таким же тихим прудом, только более прозрачная и более глубокая, потому что заполняла ее вплоть до самого неба, резко очерченного отвесными скалами. Что более глубокая, то никаких сомнений, а вот относительно прозрачности, можно и поспорить. Особенно в те дни, когда в горах не бушевали грозы, и стремительный поток не нес с собой размоченную глину. В солнечные, ясные дни большие янтарно-желтые пструги (форель) взблескивали между разнообразными придонными камнями, как испещренные красным точками стрелы. Большие, толстые рыбины так жадно бросались на каждую мошку, которая неосмотрительно приближалась к водной

поверхности, что невозможно было не залюбоваться их сильными и ловкими движениями.

Спрятавшись в тени большого обломка скалы, что каким-то чудом еще держался за берег и не бухнул в запруду, старый Беркут нацеплял на крючок большую навозную муху. Несмотря на свой почтенный возраст, он все еще оставался крепким, сильным мужчиной с упругими мышцами и ясной головой.

Вечно голодную прожорливую рыбину достаточно легко поймать, нужно лишь придерживаться единственной предосторожности: пструги очень пугливые, и если на воду упадет хотя бы незначительная тень – все рыбины мгновенно исчезают, и тогда уже никакой приманкой не вытянешь их из убежища.

Но рыбацкую науку горцы познают сызмальства, и с годами становятся такими ловкими, что пструги лишь чудом остаются еще в горных водоемах... Обычно рыбалкой занимается детвора, еще не пригодная к тяжелому труду хлебороба, но сейчас Захар умышленно пришел до рассвета на запруду, потому что хотел в тишине спокойно поразмышлять. А известно же: ничего так не дисциплинирует мысль, одновременно убыстряя ее бег, как пламя костра или течение воды. Особенно, когда думы серьезные и не слишком приятные... Такие, как теперь.

Захар сокрушенно вздохнул и легко, без всплеска, забросил крючок с нацепленной приманкой. Большая зеленая навозная муха, которая, хотя и была проколота насквозь острым железом, продолжая негодующе жужжать ляпнулась просто перед мордой рыбины. И пструга проглотила ее быстрее, чем человек мигнул... Оставалось лишь немножко подсечь, и добыча, достаточная, чтобы насытить двоих голодных мужчин, попала бы в подсак. Но старый рыбалка уже не видел ничего, хотя вглядывался в глубину так пристально, будто на дне пруда был спрятан ответ на все вопросы, которые мучили его. Получив шанс на спасение, форель, что уже укололась об острие крючка, широко разинула морду, сильно ударила хвостом и исчезла среди камней... А Захар так и продолжал неподвижно сидеть на берегу.

Беды, как известно, по одной не ходят, а носятся миром плотными табунами. И уже как припрут кого, то невозможно и отбиться. Хуже голодной волчьей стаи зимой.

Первая беда упала на тухольцев вместе с боярином Тугар-Волком. Собственно, он и стал этой бедой... Нежданно-негаданно поселился на их землях по велению князя Данила Романовича, который будто даровал ему всю Тухольщину. Как мужественному и верному соратнику. Относительно мужества боярского, у старого Беркута сомнений не было – боярин таки был рьяным рубакой, да и на медведя шел с боевым топором, будто к поленнице дров нарубить... Но – тоже, невидаль... Только лишь в их громаде насчитывался не один десяток парней, что при встрече с мохнатым «вуйком», хозяином Карпат, и не подумали бы уступить дорогу. Так почему же все они вместе с детьми и женами навсегда должны были через какое-то там боярское мужество стать холопами закованного в железо вояки?

Правда, боярин, зачитав громаде княжеский указ, пока только тем и ограничился. Вероятно, догадывался, что горцы не пара низинным громадам, и подмять их под себя будет не так легко. Поэтому, на первую беду пока еще можно было и не роптать. Подождать, дать возможность новому «хозяину» обнаружить свою натуру и аж тогда ответить надлежащим образом. Время покажет... Но не в Захаровом обычае было бездеятельно полагаться на добрую волю. Он хотел заранее знать, какую беду ожидать от Тугар-Волка, чтобы иметь возможность предварительно подготовиться и встретить напасть во всеоружии... Этим и занимался ночью его самый молодой сын с товарищами.