Тень Беркута
Шрифт:
– Тьфу на тебя! – сплюнул в сердцах Стецько и прибавил, обращаясь к своему товарищу по страже. – Его, вероятно, черти в аду на вертеле над огнем будут крутить, а он будет говорить, чтоб не спешили переворачивать, а то корочка еще не хрустит...
Размышляя над тем, что появление Дмитрия может помешать ему отправиться с Юхимом на поиски Руженки, Найда вошел в боковое крыло замка и стал медленно подниматься лестницей на второй ярус. Но только лишь он поставил ногу на ступеньку, как из левой галереи выскочила сломя голову служанка, и столкнувшись с ним, едва с ног не сбила.
– Ей, опомнись! – воскликнул
– Куда нужно туда и тороплюсь, – буркнула та. – Тебе что?
– О, – удивился Найда. Потому что, узнал по голосу, что держит в своих объятиях именно дочку ключницы, Одарку. – Про волка вспомнишь, а он – тут как тут...
– С кем же ты, вояка, посреди ночи обо мне балакал? – засмеялась, пристальнее присматриваясь. – И вообще, ты кто? Что-то не признаю...
– Тьфу, на тебя, Одарко. Это же я, Найда...
– Найда? – переспросила девушка и сразу же всхлипнула. – А говорили, что ты разум потерял... За Руженкой побиваясь.
Найда промолчал.
Девушка снова всхлипнула. И парень поневоле провел рукой по ее волосам.
– Не надо... Как-то будет...
Растревоженный девичьим сочувствием и слезами, парень неожиданно и сам ощутил какую-то неуверенность. Ведь, все эти небылицы были очень интересными и поучительными, но он же собственными руками опускал гроб с телом Руженки в землю в стороне от кладбища. (Подозревая жену Юхима в самоубийстве все священники наотрез отказались погребать ее по христианскому обряду). И еще вспомнил Найда, как однажды, где-то перед Зелеными праздниками, он встретил ее случайно одну, близ запруды, на которую женщины сходилась стирать. Руженка тогда протянула к нему руки и сказала умоляюще: «Найдочко, милый, дорогой, я так больше не выдержу!» Но, когда он хотел приступить ближе, испуганно отшатнулась и сломя голову кинулась наутек. Что же касается рассказов Юхима и обещаний Митрия, то все они, пока, остаются лишь словами... Кто знает, где она, та Морена, со всем своим замком? Да и существуют ли вообще?.
– Слушай, Одарка, – попробовал прогнать от себя смурые мысли Найда и отвлечься. – Ты случайно не знаешь, чего Дмитрий нас созывает? – спросил не особенно рассчитывая получить ответ.
Но та неожиданно ответила тихо:
– В полночь носила воеводе и Афанасьевичу трапезу и поняла, что они очень обеспокоены... А еще слышала... краем уха... – прибавила она, немного помолчав и как будто колеблясь, – …как Дмитрий сказал: «...на такое нужно самых отчаянных сорвиголов, и в то же время – самых верных. Хотя, вероятно, даже из них не каждый согласится!». Вот как... А теперь – пусти. Некогда мне с тобой болтать. Воевода мед ожидает. И тебе не лишне поторопиться. Там уже почти все собрались…
Поскольку Данила Романович перебрался со всей семьей в Киев, а впоследствии туда же выехали и князь Василько с воеводой Дмитрием, то в княжеском замке сделалось голо и пусто. В когда-то ярко освещенных галереях и коридорах горело едва по одному факелу, а жгли их лишь в трапезной и людской. И весь замок как-то притих, будто пес, который неожиданно остался среди чужих людей, без хозяина.
Не задерживаясь нигде больше, Найда быстро дошел до дверей трапезной,
Могучий, высокого роста воевода Дмитрий был похожим на медведя. Та же мягкость и нарочитая ленивость в плавных движениях. Тихая, чуть ворчливая манера говорить... И только острый блеск в твердом взгляде умных серых глаз предупреждал: этот мужчина может быть смертельно опасен, – врагам лучше быть осторожнее.
Он сидел за дубовым столом на главном месте, опирая локти на столешницу, подперев подбородок кулаками, слегка шевелил длинными половецкими усами и рассматривал дружинников, что растерянно переминались перед ним по другой конец длинного зала.
Сотник Трофим Клин, или Афанасьевич, как звали его за глаза все другие, стоял немного позади и справа грозного воеводы и злорадно улыбался. Он умышленно не предупредил воинов, почему тот хочет их видеть, а даже наоборот – пустил слух, что дела их плохи, потому что припомнятся теперь все выходки и достанется каждому сполна. Сотник не был злым, но эти смутьяны таки въелись ему в печенку. Все же – созванные, как один, были из той разбойничьей породы, что за ними на вербах золотые груши растут. Хотя, надо было признать, в ратном деле – рубаки умелые и отважные. А Дмитрий молчал и смотрел так пристально – будто взвешивал душу каждого на ладони.
Под его взглядом ратники обеспокоено сопели и прели, перебирая мысленно все свои провинности. И медленно, словно невзначай, пытались спрятаться за плечи товарищей. Поэтому минуло не так уж и много времени, а все они незаметно для себя, выстроились в колонну с Найдой во главе. Потому что лишь тот не прятал глаз, а спокойно ожидал, когда им наконец скажут: чего звали. И больше размышлял над тем, как это увязать с необходимостью оставить Галич. Потому что хоть Юхим придумал достаточно уважительную причину, но и воевода – не Афанасьевич. Если не захочет, то и говорить не станет с каким-то ковалем, пусть даже оружейником и золотых дел мастером.
– Как звать? – отозвался наконец Дмитрий, и голос его эхом отразился от стен трапезной, такая господствовала в ней тишина. Когда-то воевода знал всех княжеских дружинников по имени, но теперь, когда под его рукой была многотысячная киевская рать, не диковина, что лица галичан стали забываться...
– Найдой, родители кличут... – неспешно ответил парень, уважительно поклонившись.
– Найдой? – переспросил Дмитрий и прибавил более грозно. – Не прячешь глаза передо мной, голову не клонишь... Безгрешный что ли? Не чувствуешь за собой никакой вины? Не верю! Сотник таких сюда не звал!
Парень молча пожал плечами. Зачем зря боярина раздражать?..
Тогда воевода сорвался с места и треснул кулаком по столу.
– Чего молчишь? Языка проглотил? На дыбу велю поднять – все скажешь! – и впился в парня пылающими зрачками.
– Перед князем вины не имею, – твердо ответил Найда, и глаза таки не отвел.
– Остальные тоже невинные ягнята? Ангелочки небритые? – набросился и на других ратников Дмитрий, чтобы не показать, что остался доволен смелым ответом дружинника.