Тень Беркута

Говда Олег Иосифович

– Отец воевода, – загудели все вместе, выпихиваясь из-за спины Найды. – Ну, мы... конечно это... того... Но перед князем – в любом случае! Разве ж можно?.. Афанасьевич, скажи за нас слово! Не дай обижать... Безобразничаем немножко... Бывает... Так со скуки... А за нашего князя, за Данила Романовича – хоть в ад!.. Ты же знаешь! Сотник, скажи...

– Знаешь? – поинтересовался воевода, переводя взгляд, в котором уже проблескивали искорки смеха, с ратников на сотника.

– Правду говорят, – важно подтвердил Трофим, хотя и не отказал себе в удовольствии выждать некоторое время, будто раздумывая. Глядя на то, как белеют и краснеют лица самых больших сорвиголов города.

–

Галичане от них покоя не... Если ни тот, то другой что-то учудить должен. К драке слишком охочие... Девицам от них покоя нет.

– Что ж, – подобрели глаза воеводы, и он неожиданно для всех улыбнулся. – Говоришь, перед князем вины не имеешь? – переспросил у Найды.

– Истинно так!

– Хорошо... Любо...

Дмитрий еще раз измерил всех острым взглядом и неожиданно рявкнул так, что даже забренчали оконные стекла в окнах:

– Одарко!! Меду!!

Выряженная служанка, словно ожидала за дверью (а может так и было), сразу вошла с подносом, заставленным высокими берестяными кружками, а следом за ней двигал нескладный прислужник, неся обеими руками перед собой небольшой бочонок.

Все это было поставлено на стол. Пахолок, быстро и умело выбил чип и легко, будто из небольшого жбана, стал разливать мед по кружкам. Да так умело, что ни одна капля дорогого напитка не пролилась на белоснежную скатерть, которой был застелен стол. Вскоре кружки оказались наполненными, и две из них Одарка поставила перед воеводой и сотником.

Дмитрий взял свою в руку, а второй сделал приглашающее движение.

– Здоровье Данила Романовича!

– Здоровье! Здоровья нашему князю, Данилу Романовичу!!! – искренне, как один гаркнули дружинники и, выждав мгновение, пока воевода пригубит мед, припали к своим кружкам, как младенцы к материнской груди. И только Найда, сделав умеренный глоток, присел около стола на лаву, правда, не выпуская кружку из руки.

Мед и пиво варили почти в каждом галицком доме, но только князь и бояре имели возможность сделать для себя настоящий напиток, соблюдая настоящие пропорции, – такие, что требовали не менее чем десятилетней выдержки. Вот он и цветом, и вкусом, а главное крепостью отличался от того, простого медка, хорошо если годичной давности, которым обычно угощалась городская беднота. А Найда хотел сохранить ясность мыслей.

– Что так? – поинтересовался воевода, лукаво улыбаясь, хотя взгляд оставался холодным. – Мед не вкусен, или здоровье князя не слишком важный повод, чтобы осушить чару?

– Таким напитком, вероятно, и Боги не погнушались бы, – ответил Найда. – За здоровье Данила Романовича могу и гарнец смолы горячей выпить... Но мыслю, воевода, что не только для угощения ты нас позвал. Вот и хочу услышать все, сказанное тобой, не сквозь шмелиное гуденье в голове… А на донышко кружки, я всегда успею посмотреть.

– Согласен! – загудел довольно воевода и пригладил усы. – Любо-дорого слышать умные слова, похоже, быть тебе вскоре десятником.

– Гм... – хмыкнул на эти слова тихо сотник, но чуткое ухо воеводы уловило его сомнение.

– Имеешь что-то против этого молодца, Трофим? Говори сразу, пока еще поправить можно...

– Молодой еще, зеленый...

– Ну, – улыбнулся воевода, – это такой изъян, который с годами проходит. Молодой, да ярый... Воздержан.

– К хмелю да, но не в женщинах... У почтенного горожанина жену соблазнил. Поговаривают, что от этого она даже жизни себя лишила.

Найда даже побелел от неожиданной обиды. Еще мгновение – и он не сдержался бы, крикнул бы что-то безрассудное, но в это мгновение послышался полный возмущения голос Одарки.

– Ложь! Как только язык поворачивается так

человека порочить. Да ведь Ружа лишь его одного любила. А Непийвода купил ее у стариков. А она терпела, горемычная, нелюбимого сколько могла, а как не стало больше мочи, то и утопилась. Отец-воевода! – прибавила умоляюще складывая на груди руки, – Не дай обидеть невинного. Его и так судьба боком обошла.

– Ого! – не сдержался от возгласа Дмитрий, и обвел внимательным взглядом всю троицу. – Видать, еще тот удалец из тебя, хлопче, раз мужчина обвиняет, а женщина в оборону становится... Но, однако, не мне в те дела вмешиваться... А из хорошего жеребца и конь хороший будет, – промолвил будто себе самому воевода. – Что же касается девушек или молодых женщин, то пусть сами сторожат свои подолы. Да, Одарко? – спросил насмешливо, не оглядываясь, на девушку, которая притихла, будто мышь. Уже и не рада, что разевала рот. – Не до этого сейчас... Другая беда над миром – орда Батыя! Дед басурманина не дошел до нас, а вот внуку, похоже, больше удастся. Земли стелются ему под ноги, словно все бесы ада собрались под его бунчук. И если монгольские тумены ступят на Галицкие земли, девицам уже некому будет жаловаться... Если живыми останутся...

Была в этих словах и горькая правда, и грусть, и неуверенность в собственных силах, ибо кому, как не воеводе знать, что ни одному войску еще не удалось выстоять против монгол.

Воевода окинул Одарку оценивающим взглядом и помрачнел еще больше.

– Оставь нас, – промолвил неожиданно резко, так что служанка даже вздрогнула и, не понимая чем прогневила боярина, испугано засеменила прочь, – за Одаркой, словно тень, потянулся и прислужник.

– Орды монголов стремительно движутся на Киев, и за ними остается лишь пепел от городов русских... – продолжил чуть погодя воевода. – Данила Романович поручил мне возглавить оборону города... А сам отправился в Пешт, окончательно убедить угринов к общему отпору Батыя. Даст Бог – остановим... Сюда не дойдут. Однако, советую готовиться к худшему. Галицкую дружину крепить нужно. Смердов вооружить... Сюда вскоре князя Василька ожидайте. Под его рукой обороняться будете. А может, и Данила Романович с помощью подоспеет... Монголы еще далеко. Месяц или больше минует, пока к вам докатятся.

Воевода помолчал немного и глотнул меду. Остальные охотно присоединились бы к нему, но их кружки давно были пусты, а налить себе собственноручно не дерзнул ни один. Найда же будто забыл о меде, нетерпеливо ожидая, когда воевода наконец скажет, ради чего сзывал их посреди ночи.

– Все мы здесь искренние христиане, – тихо сказал Дмитрий, будто извиняясь, и слова эти показались такими здесь неуместными, что все поневоле переглянулись. – Верим в Бога на небесах, но на земле больше полагаемся на собственные руки. Если б довелось мне самому год или два назад услышать басню, которую собираюсь вам пересказать, я рассмеялся бы да и только, но перед битвой жестокой лишь глупец отказывается от помощи. Откуда бы она не пришла... – он провел ладонью по лицу, будто стирал усталость и неуверенность. – Мыслю, вы со мной согласитесь...

Кое-кто из ратников кивнул головой, но воевода даже не посмотрел в их сторону. Казалось, он самого себя пытался убедить в собственной правоте.

– Готовясь к столкновению с Батыем, каждый должен сделать все, что в его силах... Данила Романович ничего об этом не знает, и приказывать его именем я не имею права. Поэтому мне нужны те, кто по собственной охоте согласятся рискнуть жизнью, и скорее всего – зря… Хотя, кто ведает, где теперь человеку безопаснее? За стенами замка – ожидая нашествия монголов, или диких горах – среди зверья...