Тень горы
Шрифт:
– Так вот почему ты утром хотела услышать от меня новую шутку.
– Это один из его приемов, – сказала она, отрываясь от своего занятия. – Он говорит, что вернейший признак фанатизма – это отсутствие чувства юмора. И потому заставляет нас от души хохотать хотя бы один раз в день.
– И ты на это покупаешься?
– Он ничего не пытается продать, Лин. И как раз этим он мне нравится.
– Хорошо, и что ты думаешь о нем в целом?
– А мои мысли имеют какое-то значение?
– Все, что касается тебя, имеет значение,
Мы повернулись друг к другу. Я не мог угадать ее мысли. Мне просто очень хотелось ее поцеловать.
– Ты недавно упомянул Ранджита, – сказала она, пытливо заглядывая мне в глаза.
Я перестал думать о поцелуях.
– Он очень разговорчив, твой супруг.
– И о чем вы с ним разговаривали?
– А о чем он вообще мог бы со мной говорить?
– Хватит уже этих игр!
Она говорила тихим голосом, но все равно это прозвучало как отчаянный крик дикого зверя, угодившего в западню. Впрочем, она быстро совладала с собой.
– Так что конкретно он тебе сказал?
– Дай-ка догадаюсь, – молвил я задумчиво. – Вы с Ранджитом просто играетесь людьми себе на потеху, верно?
Она улыбнулась:
– Мы с Ранджитом понимаем друг друга, но не всегда и не во всем.
– А знаешь что, – сказал я также с улыбкой. – Пусть Ранджит катится ко всем чертям.
– Я была бы не против, если б это не предрекало мне встречу с ним в преисподней.
Она смотрела на тучи в той стороне, где находился город, и на мерцающую пелену дождя, которая уже накрыла дальний лес и неумолимо продвигалась к нашей горе.
Я был в растерянности – хотя я почти всегда пребывал в этом состоянии, общаясь с Карлой. Я не мог догадаться, на что она намекает: на какие-то обстоятельства их с Ранджитом семейной жизни или же на отношения между нами. Если это касалось Ранджита, я не хотел этого знать.
– Сильная будет буря, – сказал я.
Она быстро повернулась ко мне:
– Это было из-за меня, да?
– Что было из-за тебя?
Она тряхнула головой и вновь поймала мой взгляд. Ее зеленые глаза были единственными яркими пятнами на фоне пасмурного мира вокруг нас.
– Я о твоем разговоре с Ранджитом, – сказала она, похоже решившись оставить недомолвки. – Я знаю, он тревожится за меня. Но суть в том, что это он нуждается в помощи, а не я. Это ему грозит опасность.
Мы смотрели друг на друга. Она явно пыталась прочесть мои мысли, тогда как я смог увидеть в ее глазах лишь искреннюю заботу о муже. И этот удар был побольнее дубинки Конкэннона.
– Чего ты добиваешься, Карла?
Она нахмурилась, опустила глаза, но тут же вскинула их снова.
– Я хочу, чтобы ты ему помог, – сказала она таким тоном, словно признавала свою вину. – Я хочу, чтобы он прожил еще хотя бы несколько месяцев, а это ему отнюдь не гарантировано.
– Еще несколько месяцев?
– Несколько лет
– Необходимы для чего?
Судя по выражению ее лица, назревал очень эмоциональный ответ, но она справилась с собой и вымучила улыбку.
– Для моего душевного спокойствия, – сказала она, ничего этим не сказав.
– Он уже большой мальчик, Карла, и с большим банковским счетом.
– Я говорю серьезно.
Я заглянул ей в лицо и негромко рассмеялся:
– Ты неподражаема, Карла. Воистину неподражаема.
– Что это значит?
– Сегодня утром ты спросила, не из-за тебя ли я тут появился, но вопрос был задан, только чтобы сбить меня с толку. Потому что на самом деле это ты появилась тут из-за меня. И только для того, чтобы убедить меня помочь Ранджиту.
– Ты считаешь, я тебя обманываю?
– Когда ты сказала, что Ранджит нужен тебе живым в ближайшие месяцы, это все равно что говорить о его смерти через те же несколько месяцев. Недурно, Карла.
– Думаешь, я тобой манипулирую?
– Что ж, это было бы не в первый раз.
– Но сейчас не…
– Впрочем, это не имеет значения, – сказал я без улыбки. – И никогда не имело. Я люблю тебя.
Она хотела заговорить, но я приложил пальцы к ее губам:
– Обещаю навести справки насчет Ранджита по своим каналам.
Ее ответ угас в мощном раскате грома, от которого содрогнулись ближайшие к нам деревья.
– Мне пора ехать, – сказал я. – Надо вернуться в город, пока не размыло все тропы. Я должен убедиться, что с Лизой все в порядке.
Я уже сделал шаг в сторону, но она поймала меня за запястье. Своей татуированной – то есть покрытой письменами – рукой.
– Возьми меня с собой, – попросила она.
Я колебался. Чутье подсказывало, что этого делать не стоит.
– Никакого подвоха, – сказала она. – Я прошу отвезти меня в город, только и всего.
– О’кей.
Вернувшись в лагерь, мы быстро собрали вещи и дружески попрощались с его обитателями. Ученики Идриса любили Карлу. Карлу любили все – даже те, кто не пытался ее понять.
Идрис и Сильвано проводили нас до начала спуска. На плече Сильвано по-прежнему висело ружье.
– Без обид, Сильвано, – сказал я, протягивая ему руку.
Вместо ответа он сплюнул на землю.
«Мило, – сказал я себе. – Ну да ладно, будем выше этого».
– Ты в курсе, Сильвано, что твое имя переводится как «лес»?
– И что с того? – спросил он, вызывающе выпятив челюсть.
– Я это знаю потому, что у меня есть друг-итальянец по имени Сильвано, и он сменил свое имя на Форест. Так и так выходит «лес». Форест Маркони. Помнится, я тогда подумал, что это имя красиво звучит на обоих языках.