Тень горы
Шрифт:
– Жизнь коротка, – философски заметил этот рослый молодой человек, аккуратно откупоривая бутылку шампанского. – Но она состоит из длинных ночей.
– Вот почему на самом верху так одиноко, – подхватила Карла.
– На самом верху всегда одиноко, – сказал бармен, наполняя бокал, – из-за непроходимой давки внизу.
– Как вас зовут? – спросила Карла.
– Рэнделл, мэм.
– Рэнделл, – повторила она и подняла бокал. – Это Лин, а я Карла, и я полностью с вами согласна. Вы откуда родом?
– Мои родители из Гоа, – сказал
– Мы тоже здешние, пока длится наше пребывание здесь, – сказал я. – Где ты наловчился выдавать сентенции, Рэнделл?
– Это не особо интересная история, – сказал он.
– Может, предоставишь нам судить об этом? – спросила Карла.
– Ну, хорошо. Поначалу я просто общался с клиентами, – сказал он, споласкивая стакан. – Задавал обычные вопросы: «Вы здесь по делам? У вас есть дети? Почему вы решили, что жена вас не понимает?» и так далее. А потом начал сводить свою часть диалогов к обобщениям и кратким комментариям. Бармену редко удается вставить в разговор больше одной-двух реплик подряд. Так уж водится, и с этим ничего не поделаешь… Я вам еще не наскучил?
– Нет, – хором откликнулись мы.
– Теперь я уже не ввязываюсь в беседы. Хотя сегодня сделал исключение, во-первых, потому, что моя смена подошла к концу, и, во-вторых, потому, что вы мне понравились. Я сразу приметил вас обоих, как только вы появились на горизонте. У меня чутье на людей, и я никогда не ошибаюсь.
– Полезный дар, всегда пригодится в жизни, – заметила Карла. – Так что там дальше насчет сентенций?
– Я стараюсь подравнивать и формировать беседу своими репликами – примерно как формируют бонсай путем обрезки. В результате остаются только значимые фразы. Так оно лучше: немножко правды и ничего лишнего, потому что правда – это своего рода пароль. Когда люди ее слышат, они открывают вам дверь.
– Рэнделл, – сказала Карла, и ее глаза сверкнули под стать цветному стеклу в витраже, – если ты перестанешь общаться с клиентами и зароешь такой талант в землю, ноги моей больше не будет в этом баре… Кстати, мне нужно повторить.
Бармен наполнил два бокала шампанским, а мне предложил еще один стакан содовой.
– Мой сменщик так и не появился, и я уже полчаса формально не на работе, – сказал он. – Так что имею право выпить в хорошей компании. Предлагаю тост: за то, чтобы слова нас никогда не подвели.
– Не согласна. Слова как таковые не могут подвести. Подводят только люди, их говорящие, – возразила Карла. – А знаешь, Рэнделл, это наш первый за два года совместный тост с Шантарамом, и я думаю, встреча с тобой также была предопределена. Давайте выпьем за нас троих.
Я протянул к ним стакан, но Карла уклонилась от чоканья.
– Нет! Это плохая примета: чокаться водой, – сказала она.
– Да брось ты!
– Я серьезно.
– Ты же сама в это не веришь.
– Даже если ты не веришь в приметы, это еще не повод
– Ладно-ладно, твоя взяла.
– Как всегда.
В этот момент к бару враскачку подвалил новый клиент, ненароком задев Карлу, и наши бокалы звякнули друг о друга.
– Похоже, мы все-таки чокнулись, – сказал я.
Она секунду смотрела на меня, нахмурившись, но затем улыбнулась вновь.
– Это можно исправить, – сказала она. – Скажи новый тост, но сам после него не пей. Тогда дурная примета не сбудется.
– Тост за зеленые глаза: да не омрачится их сияние ничем и никогда!
– Вот за это я выпью охотно, – сказал Рэнделл и отхлебнул из бокала.
– За зеленых ферзей! – сказала Карла, сверкнув улыбкой.
Она подняла бокал, сделала маленький глоток и посмотрела на меня. Это был решающий момент, и мы это понимали. Все оборачивалось лучше некуда.
– Привет, Лин! – внезапно возник рядом Винсон и хлопнул меня по спине крепкой ладонью; Ранвей была с ним. – Рад тебя видеть, старина!
Я все еще смотрел на Карлу. Она продолжала смотреть на меня.
– Винсон, – произнес я, и собственный голос показался мне каким-то чужим и надломленным. – Кажется, вы незнакомы. Это Карла. Карла, это Стюарт Винсон. А это Ранвей, хотя пишется Раннвейг.
– Та самая Карла! – воскликнул Винсон. – Наслышан и чертовски рад наконец-то познакомиться.
– От этого мало толку, – сказала Карла довольно резко.
– То есть… что? – растерянно улыбнулся Винсон.
– Все, что ты обо мне слышал, уже устарело.
– Устарело? Почему?
– Потому что я обновилась.
Винсон рассмеялся:
– Ну надо же! Когда это произошло?
– Это происходит в данный момент, – сказала Карла, глядя ему в лицо. – Можешь последить за процессом, если получится.
Мое сердце споткнулось, как пьяный танцор. Боже, как я ее любил! Она была единственной и неповторимой.
Меж тем Карла повернулась к спутнице Винсона и спросила, как та себя чувствует. Я пригляделся к Ранвей. Бледная и осунувшаяся, она выглядела далеко не лучшим образом.
– Она в полном порядке! – заявил Винсон, приобняв девушку за плечи. – Я сказал ей сегодня: «Ты много чего перенесла, но все это позади. Теперь пора выйти на свежий воздух, повидать людей, развеяться, посмеяться». Говорят, смех – это типа лучшее лекарство.
С этими словами он притянул Ранвей к себе. Ее руки безвольно болтались вдоль тела.
– Как поживаешь, детка? – обратился я к ней.
Она вскинула глаза, и в них блеснули голубые льдинки.
– Я не детка! – отрезала она.
– О… кей.
– Не принимай близко к сердцу, – сказала ей Карла. – Он же писатель. Он воображает себя этаким мудрым старцем, древнее собственного дедушки.
– Ловко ты его поддела! – рассмеялся Винсон.
– Что касается тебя, – сказала Карла. – Убери-ка лапы от девушки, сейчас же!