Тень королевы, или Слеза богини
Шрифт:
Мужчина нагнулся и принялся развязывать шнурки на туфлях.
— Можно не разуваться, — предложила я, но без особого энтузиазма.
— Ничего, мне не сложно, — ответил на удивление хорошо воспитанный работник следственных органов. Таких только в кино показывают.
Наконец он снял туфли и пошел вслед за мной на нашу небольшую, но уютную кухоньку.
— Извините за беспорядок, — сразу начала я оправдываться. — Мы завтракали...
— Ничего-ничего, можете продолжать, — разрешил мне следователь.
— Присоединяйтесь, —
— Чашку чая, если можно.
— Можно.
Я налила следователю чай, вытерла салфеткой стол и пригласила:
— Располагайтесь.
Он в сомнении оглянулся назад, в коридор. Подошел к кухонной двери и плотно прикрыл ее.
— Компетентная женщина, — поделился он со мной, возвращаясь к столу. — Просто оторопь берет.
— Вероника? Да, она такая...
— Я сначала записывать хотел, потом понял, что бумаги не хватит.
— И это возможно, — не стала спорить я.
Мужчина уселся на табуретку, боком к окну. Я расположилась на противоположном конце стола.
— Собственно, мне вас порадовать нечем, — сразу перешла я к делу. — Мы с Лешкой действительно сидели на той скамейке, но ничего подозрительного не видели.
— Давайте по порядку, — призвал меня следователь. Он достал из папки лист бумаги, дешевую ручку и подышал на стержень. В сомнении осмотрел ручку и проверил на собственной ладони.
Ручка писала.
— Так, — обрадовался следователь. — Порядок. Как вас зовут?
— Послушайте, а зачем все это?
— Порядок такой.
— Я понимаю. Я хотела сказать, зачем вам это второй раз?
Теперь удивился мой утренний гость.
— Как это?
— Приходил милиционер. Все про меня уже выспросил.
— Когда?
— Позавчера, по-моему.
Следователь снова удивился. Пока он что-то соображал и морщился, я разглядывала его лицо.
Немолод. Но и не слишком стар. Примерно полтинник. Или полтинник с хвостиком. Высушенный какой-то. Похож на постаревшего Буратино. Даже нос, как у этого персонажа, длинный и заостренный. Слегка облысел, но череп еще не сияет, как лампочка Ильича. В общем, ничего отталкивающего. Но и ничего интересного.
— Он вам представился?
— Кто? — не поняла я. — А! Насколько я знаю, нет. Меня дома не было, он с отцом разговаривал.
— Ага! — хищно приветствовал следователь новый поворот дела. — Отец дома?
— Дома, — ответила я.
— Позовите его.
— Нет! — ответила я твердо. — С отцом вы разговаривать не будете!
— Почему? — не понял гость.
Я молча встала и вышла из кухни. Назад вернулась с папочкой, один вид которой наводил на мысли о больнице.
— Вот, — сказала я и разложила перед мужчиной многочисленные выписки из истории болезни.
Тот молча принялся рассматривать текст, пестревший непонятными латинскими буквами.
— Что с отцом? — тихо спросил он наконец.
— А Вероника
Следователь промолчал.
— Отец не сумасшедший, — сухо конкретизировала я. — Но он совершенно не обращает внимания на реальный мир. Он живет внутри себя. И того милиционера он забыл сразу после того, как закрыл за ним дверь.
Следователь постучал ручкой по столу. Не верит.
— Впрочем, можете попробовать, — предложила я безнадежно. И громко позвала:
— Папа!
Папочка явился на зов немедленно.
— Добрый день, — вежливо поздоровался он со следователем.
— Здравствуйте, — ответил тот смущенно и покосился на меня, явно не зная, как начать.
— Пап, помнишь милиционера, который к нам приходил?
— Когда?
— Позавчера.
— К нам приходил милиционер? — удивился папочка.
— Ты мне это сказал.
— Да? — снова удивился папочка. Подумал и обобщил:
— Если сказал, значит, приходил.
— А вы не помните, какой он был из себя? — нарушил молчание следователь.
Папочка пожал плечами.
— Обыкновенный... В форме...
— Рост не помните?
— Обыкновенный рост.
— Высокий, низкий?
— Я не помню, — ответил папочка. Повернулся ко мне и спросил:
— Я должен его помнить?
— Нет, папа, — ответила я мягко. — Ты ничего не должен.
— Тогда я пойду?
— Конечно.
— До свидания, — вежливо сказал папа незнакомому человеку и покинул кухню.
Несколько минут мы молчали. Меня охватила привычная душевная усталость.
— Убедились?
Следователь в замешательстве взял чашку и сделал глоток.
— Извините меня, — ответил он наконец.
— Ничего.
— Что это за болезнь? Объясните попроще, я в этом ничего не понимаю.
И он кивнул на листы, разложенные перед ним.
Я встала, собрала выписки в папку и положила ее на холодильник.
— Не помню, как это по латыни называется. В переводе на русский язык «боязнь реальности».
— Да? — удивился следователь. — Что же здесь болезненного? Жизнь наша такая, что только ненормальный ее не боится...
— Это другое, — перебила я. — Отец просто уходит от реальности. Если его не накормить, он забудет, что нужно есть, и может умереть от голода. Это только один пример. Вообще их множество.
— Понятно, — тактично закруглил тему следователь.
— Он никогда не запоминает, кто приходил и зачем. Или кто звонил по телефону. Он записывает. Тогда на листочке было написано только одно слово: милиционер. Так что никаких других сведений вы от него не получите. Он будет стараться, будет делать вид, что вспомнил того человека. Скажет, например, что он был высокий или низкий, худой или толстый, лысый или волосатый... Но все это не будет иметь никакого отношения к реальности. Отец его просто уже не помнит.