Тень моей любви
Шрифт:
– Что в тебе такого особенного? – Он протянул руку и схватил меня за рукав футболки. Я съежилась. Его пальцы подтащили меня ближе. – Слишком хороша, чтобы со мной разговаривать?
– Я же разговариваю. Слышите? Разговариваю. Но мне нужно идти, сэр.
– Чем ты его взяла, пушинка? Он продолжал понемногу тащить меня к себе, растягивая рукав футболки.
– Ты маленькая рыжая любительница лезть в чужие дела. Небось, считаешь себя хорошенькой куколкой.
Вежливость не помогала. Я попробовала быть твердой.
– Отпустите
Любой, у кого мозгов чуть больше, чем у пня, знает, что не следует связываться с детьми Холта Мэлони.
Глаза Большого Роана сверкнули. Они были у него не серые, как у Рони, а какого-то размытого непонятного цвета и прятались под опухшими веками, как глаза аллигатора в глинистой воде.
Он сильно дернул меня за рукав.
– Ах ты, папина дочка! Ты, маленькая вертящая задом сучка с мокрым хвостом! – Его пальцы хищно потянулись к моим волосам.
Я со всей силы двинула его кулаком в лицо.
Большой Роан на мгновение застыл в изумлении, потом схватил меня обеими руками и прижал к себе. Я визжала, брыкалась, махала во все стороны кулаками. Мне удалось снова ударить его в лицо. Но тут уж он отвесил мне такую затрещину, что в голове у меня зазвенело, из глаз посыпались искры. Я не понимала, где я.
Он схватил меня за руку, опрокинул лицом вниз и навалился всей своей тяжестью. Я отчаянно завизжала. Он заломил мне руку, и что-то в моем плече треснуло. На меня темной волной хлынула дикая боль. Он сорвал с меня брюки и сунул руку мне между ног.
Я понимала лишь одно – меня сжимает в челюстях кошмар, и чудовища, живущие под детскими кроватками, существуют, и ничто в моей жизни уже не будет так, как раньше.
Затем я услышала какие-то крики и голос Рони, похожий на яростное рычание собаки. Не знаю, что случилось в действительности.
Драка, хаос. Я была снова свободна. Большой Роан выкрикивал, брызгая слюной, проклятия.
Я слышала вопль Большого Роана.
– Ты, дерьмо собачье, руку на меня поднял! Да я тебя!
Выстрел.
У меня медленно прояснилось в голове. Со стоном я перекатилась на спину.
– Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй!
Я никогда раньше не видела человека, которому вышибли мозги.
Рони подполз ко мне на четвереньках. Тело мое разрывалось от боли, и благодарение богу, я наконец потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, мы были на улице. Надо мной, стоя на коленях, склонился Рони. Он держал мою руку и плакал.
– Клер, Клер!
Все случившееся в этот день потом я помню как в тумане – результат шока. Ну, как смотришь фильм ужасов, закрыв один глаз и лицо руками, а потом путаешь одно с другим. Я никогда раньше не видела маму и бабушку Дотти в истерике. Я никогда раньше не видела, чтобы папа плакал – от ярости. Хоп и Эван никогда так – до слез – не были добры ко мне.
Рони
Наши разбитые губы, черный синяк у меня под глазом, мое вывихнутое плечо. Со мной что-то делали – я, оцепенев, мало что понимала и даже не кричала, когда вправляли плечо. Мама и бабушка раздели меня до трусов, а дядя Мэллори захотел зачем-то посмотреть у меня между ног. Тут со мною что-то произошло, и я впала в неистовство.
Я буквально билась в конвульсиях, но мне все-таки пришлось лечь на стол, где меня покрыли бумажной простыней. Плачущая мама держала меня за здоровую руку, а он смотрел там, куда никто, кроме меня, не имел права заглядывать.
Когда меня снова одели, вкололи в меня что-то, от чего я совершенно обмякла, наложили на руку шину и заклеили разбитые губы желтым пластырем, папа отнес меня на руках в приемную.
Там был Рони. В глазах его, устремленных на меня, была боль и тревога – нижняя губа и подбородок тоже желтые от пластыря. Все, что я могла сделать, это отчаянно попытаться дотянуться до него здоровой рукой. Мне это было необходимо, и я чувствовала, что ему – тоже. Но, когда он протянул в ответ свою, папа отступил назад, не дав нам коснуться друг друга.
– С ней все в порядке? – хрипло спросил Рони.
– Да, – коротко ответил папа.
Рони не заслуживал этого. “Папа сердится, – мелькнуло в моем затуманенном мозгу, – и он не прав”.
Меня отвезли домой и уложили в постель в родительской спальне. Прабабушка тоже лежала. С ней сидела бабушка Элизабет. Они пили персиковый бренди, и бабушка держала руку прабабушки в своей.
В дом приехал мистер Тобблер.
– Проклятый Салливан, – сказал он моим родителям и заплакал.
Ренфрю не плакала. Она ушла на кухню, чтобы готовить еду на всю ораву.
Узнав о случившемся, начали съезжаться все родственники. Появился кузен Вине, пришли его помощники, еще какие-то люди в форме, которых я не знала. Они увели Рони в гостиную и закрыли за собой дверь.
Я попыталась спросить о нем, но язык меня не слушался. Я провалилась в полуобморочный сон. Я была здесь и как бы не была. Я слышала, как рыдала мама:
“Моя маленькая девочка, моя бедная маленькая девочка. Все были правы, Холт. Смотри, что из этого получилось”.
– Она боролась, – ответил папа. – По крайней мере, ее не… Большой Роан не… – голос у папы сорвался.
– Он бы сделал это! – с ужасом сказала мама. – О боже мой!
– Рони спас меня, он не сделал ничего плохого, – время от времени бормотала я в своем полусне. Пока папа не понял наконец, что меня тревожит, и не прошептал успокаивающе:
– Не волнуйся, сладкая горошинка. Рони не отправят в тюрьму. Он все сделал правильно.
Отлично. Тогда мы просто забудем Большого Роана, все будет хорошо. Обязательно. Я уснула.
– Где Рони? – спросила я, как только проснулась.
Было темно.