Тень пустоты
Шрифт:
Похоже, с продолжением рода у них проблемы.
Я знал одно, я еще не видел Ковчега. Так, бродил где-то по периферии. У корабля должны быть двигатели, энергетические установки, возможно, какие-то системы наружной защиты. Шлюзы, позволяющие выйти в открытый космос, противопылевые экраны, что означает — опять энергетические установки. Может быть, противометеоритные пушки.
Да много чего.
Ничего из этого я еще не видел. Абсолютно ничего похожего. Что иллюстрировало, возможно, лишь мое плохое понимание устройства подобного рода кораблей. Или то, что у создателей Ковчега на руках имелись совершенно другие возможности, о которых
Оно движется, идет в космосе тысячелетиями. Я не знаю, сколько пассажиров на борту, сколько цивилизаций, словивших попутку. Я не знаю размеры корабля, и зачем он вообще построен. Как то хозяев, похоже, здесь не было с самого начала, или они сошли с этого поезда давным-давно.
Но то, что ремонтникам здесь приходится тяжело — можно было не сомневаться. Об этом говорило все вокруг.
Даже здесь, на ремонтной базе, практически в центре их активности, царило запустение. Огромный машинный зал, с кучей оборудования, прежде всего рассчитанного, похоже, на то, чтобы что-нибудь починить, или создать, или произвести деталь на замену. Но я видел, что большая часть этого оборудования не работала давным-давно. А ремонтники лишь пользовались оставшимся.
Это только казалось, что корабль процветает. Принтера печатают что угодно. Места полно. Воздух подается без перерыва.
Здесь я увидел, и понял, сколько трудов это стоит «персоналу».
Зашел за кулисы, что называется, и увидел изнанку жизни на Ковчеге. Словно в самолете подсмотрел за стюардессами, которые мило улыбаются пассажирам, потом задергивают шторку в служебную часть и судорожно мечутся, пытаясь хоть что-то успеть. Разогреть еду, открыть выпивку, ответить на очередной вызов, еще и занести обед пилотам.
Где-то здесь есть море, и, если до него дойти, то там, на его кромке, можно найти берег.
Посидеть, поставив ступни в песок и посмотреть, как волны постепенно омывают ноги, заиливают их все глубже.
Если море теплое, то еще и погреться, дать ногам отдохнуть. Если холодное — взбодриться, получить заряд энергии для нового броска.
Где-то здесь есть море. Ковчег слишком велик, и в нем можно найти все.
Удивительно, но мне проще прыгнуть на другой край вселенной, чтобы засунуть ноги в песок на пляже, чем найти его здесь.
Металл коридоров давил, особенно, когда остаешься один. Хотелось найти зеркало и внимательно всмотреться в отражение. Задумчиво, тщательно, выискивая искорки далеких нездешних звезд в собственных глазах. Ускорить призыв, шагнут куда-нибудь далеко, где можно найти берег.
Песок. Дерево. Траву. Мухомор.
Один из Ананси неслышно прошел через отрытую переборку подобрался ко мне поближе, словно чувствуя мое настроение, и вдавил мне еще одну ампулу.
Процесс заживления шел быстро, даже слишком, в крови носилась всякая всячина, что-то выводилось, вымывалось из организма, что-то, наоборот, доставлялось к пораженным тканям по варианту «через 'не хочу»«, 'ну еще одну ложечку…».
Настроение, соответственно, прыгало из одной крайности в другую. От «мы их всех победили, теперь тут город сад… и пир богов» до «а не прыгнуть ли мне вон с того балкончика, тут высота метров пятьдесят, и решить тем самым все свои проблемы».
И есть ли у меня настолько серьезные проблемы, в
Ампула помогла. Я поуспокоился.
Получилось оглядеться. За мутным огромным стеклом в соседнем помещении находился еще один пациент на реабилитации. На этот раз — по профилю ремонтного отсека. Пауки Ананси висели на множестве цепей, на разных высотах, объединенные в один большой круг, цилиндр из цепей. Они слегка покачивались и иногда переплетались ножками с соседями, а иногда просто цеплялись за соседние цепи. Вокруг стояли странные приборы, оборудование, вповалку лежали кабели, спутанные между собой. Некоторые из них цеплялись за цепи и уходили вверх, притормаживая из-за этого их раскачивание. Но я не заметил ни одного провода, ни одного кабеля, непосредственно подсоединенного к Ананси.
Нужно же ремонтникам как-то отдыхать. Мы с ним в санатории, после выписки из госпиталя. Зализываем раны, кто как умеет. Тут не мир островов, тут мои шрамы некому полностью убрать, но это ничего. Вон, у Ананси дела явно еще хуже. Несмотря на то, что всю механику ему полностью восстановили, но сложнейшие взаимосвязи распределенного сознания просто так не излечишь. Просто нечего лечить — скорее уж придется менять все заново. Будет новый Ананси, не совсем тот, что прежде.
Новый ремонтник мне должен понравится. Он точно знает, что мы друзья.
Что меня особенно порадовало в ремонтном блоке, — так это большое количество надписей, которые я мог привязать к конкретным объектам.
Я бродил по помещениям, находил новые надписи и запоминал. Даже записывал, хотя, конечно, все равно в итоге придется запомнить. Коммуникатор с заметками я с собой в другие миры не перетащу. Полагаться можно только на собственную память.
Со мной иногда заводили беседы незнакомые ремонтники, но мне не хотелось вести разговор. Дождусь уж лучше Ананси. Раз они не запрещают здесь бродить, то и ладно. Я не думаю, что пустопорожние разговоры с чужаками, пусть и дружелюбными, мне сейчас как-то помогут.
Хотя ремонтники действительно стали относиться ко мне значительно лучше, чем они обычно относятся к рядовым поселенцам. По крайней мере, из рассказов тех самых колонистов все время можно было посчитать — что ремонтники в целом полностью равнодушны к обитателям Ковчега.
А вот нет — эти периодически ко мне обращались, когда я проходил мимо, почти что на уровне «могу ли чем-нибудь помочь?». Что на коммуникаторе выглядело как три маленьких паука, стоящие в рядок, причем каждый из них поднимался на разный уровень. Даже не берусь судить, откуда у них такая аналогия.
Мой статус, мой рейтинг у ремонтников явно поднялся. Да что там поднялся — зашкаливал. Что такого я сделал? Ну поучаствовал в паре боев, но не думаю, что за тысячелетия жизни Ковчега в этом было что-то новое.
Символы складывались, путались между собой. Каждая новая буква, каждая новая комбинация букв, составляющая слово, меняла мои догадки, рушила одни теории и создавала новые. Язык был непростой. Вроде символы означали буквы, которые складывались в словами, и как и следует, затем — в тезисы, предложения, значения конкретных предметов. Только буквы, как я скоро понял. Могли значить совершенно разные вещи в зависимости… от всего. От контекста, от окружающего пространства, от того, что именно за слово решило включить в себя конкретную букву.