Тень Саддама Хусейна
Шрифт:
– Не могу сказать, что я недоволен этим, Микаелеф. Каков твой вес?
– Около семидесяти килограммов, - предположил я. Я не часто проверял свой вес.
– Ты на несколько килограммов легче президента, - заметил Мухаммед. Скажи матери, чтобы она продолжала в том же духе.
Из всех перемен, которые выпали на мою долю в первые несколько месяцев, значительное улучшение моего питания было самым приятным заданием, которое требовалось от меня.
Мухаммед сел по другую сторону письменного стола и взял в руки подшивку газет. Он перелистал её, потом взглянул на меня.
– Что ты знаешь о косметической
– спросил он с улыбкой.
– Ничего, - честно признался я.
– Но ты, должно быть, слышал о ней?
– Да, конечно. Я полагаю, женщины на Западе одержимы ею.
– Да, но у неё и другие цели. Иногда лица могут быть полностью изменены. Например, после серьезных аварий. Но сейчас стандарты во внешности очень высоки и все чаще люди на Западе прибегают к незначительным изменениям внешности, чтобы обрести уверенность в себе.
– Например, имплантация груди?
Мухаммед рассмеялся.
– Да, вроде имплантации груди. Западные женщины странные существа, не правда ли?
– Я считаю это аморальным, - ответил я слегка высокопарно.
– Я согласен с тобой. Но я думаю кое о чем другом для тебя. Потребуется лишь небольшое вмешательство, и с парой почти незаметных изменений в твоем лице ты будешь идентичен президенту. Как ты смотришь на это?
– Не знаю, - ответил я. Идея подвергнуться пластической операции ещё несколько недель назад показалась бы мне невероятной.
– Вы считаете, это необходимо?
– Подумай над этим. Нет ничего проще, чем пригласить ведущего специалиста по пластической хирургии из Западной Германии, который в два счета подправит твой нос и щеки. Это будет сделано под местным наркозом. Ты ничего не почувствуешь.
– Не следует ли спросить президента, что он думает по этому поводу? спросил я.
– Это была его идея, - без колебаний ответил Мухаммед.
Итак, вопрос был решен. Теперь я ясно видел, к чему он вел разговор последние несколько минут.
– Президент хочет, чтобы мне сделали пластическую операцию?
– Да.
– А если я откажусь?
– Теперь ты знаешь его достаточно хорошо, Микаелеф.
Те, кто не считался с желаниями Саддама, обычно вскоре оказывались выброшенными из жизни. Пока я лично не сталкивался с темными сторонами его натуры, но хорошо знал, что он никогда не сворачивал с намеченного пути. Хотя мне казалось, что я уже стал достаточно важной персоной, чтобы обсуждать с ним какую-либо проблему, у меня не было веских возражений против идеи об изменении моего лица. Честно говоря, я не видел, какой вред это может причинить мне, и если это увеличит мое сходство с президентом, тем лучше.
– Можете сказать президенту, что я согласен, - заявил я под конец.
– Отлично!
– Мухаммед был счастлив. Он явно чувствовал себя неловко, обсуждая эту тему. Мое сопротивление могло вызвать недовольство Саддама. Напряженность, которую Мухаммед чувствовал ещё минуту назад, оставила его.
– Я сообщу ему об этом немедленно.
Спустя неделю из Ганновера прилетел доктор Хельмут Райдл, и в день его приезда, утром, меня представили ему. Он был высоким, лет шестидесяти и выглядел, как типичный немец. Он высоко держал голову и говорил быстрыми, отрывистыми фразами. Он не знал арабского, а я немецкого, поэтому мы вынуждены были общаться через переводчика, в роли которого
– Им не хватает храбрости, - ответил он со смехом.
– Если операция окажется неудачной...
– Неудачной?
– Я взглянул на него с беспокойством. Мысль, что что-то может пройти неудачно, не приходила мне в голову.
– Ну что ты, Микаелеф, я не об этом. Здесь тебе не о чем беспокоиться. Как я говорил, иракские хирурги слишком боятся последствий, если операция окажется неудачной. Даже самая ничтожная операция, которую нужно сделать президенту или его протеже, выполняется иностранными врачами.
– Но это другой случай, - возразил я.
– Как президент может быть уверен, что Райдл будет держать операцию в секрете после возвращения в Германию?
– За неё ему заплатили 250 тысяч долларов, - ответил Мухаммед, - и, мягко говоря, если о деталях операции станет известно на Западе, он может ожидать визита людей из Багдада.
– Это большие деньги, - согласился я, - но почему такой человек связывается с подобным делом? Он не из бедных.
– Такие люди всегда существуют, - ответил Мухаммед.
– Два года назад доктора Райдла арестовали в Лангенхаге, городе к северу от Ганновера, и предъявили ему обвинение в изнасиловании двух девятилетних мальчиков. Дело не дошло до суда, но он был исключен из реестра врачей и с тех пор не может открыто практиковать. Когда президент услышал об этом, он подумал, что однажды мы могли бы воспользоваться его услугами. Президент оказался прав, как всегда.
Я бы предпочел, чтобы Мухаммед рассказал мне об этом после операции, но у меня теперь не было иного выхода, кроме как отдать себя в руки этого зарубежного любителя малолетних. Пока Райдл занимался приготовлением, доктор Айяд рассказывал о деталях операции.
– Доктору нужно сделать толще вашу носовую перегородку. После того как он сделает местную анестезию, он вставит силиконовую распорку через вертикальный разрез в середине вашей columella. Это кусочек кожи... вот здесь... между ваших ноздрей. Это займет всего несколько минут. Затем шлифовальным кругом он удалит оспинки с ваших щек. Возможно, вы почувствуете некоторый дискомфорт, но это не больно.
И действительно, я не чувствовал боли, но последующие тридцать минут были определенно неприятными. Я испытал огромное облегчение, когда доктор Райдл дал знак Айяду, что операция закончилась. Мое лицо было забинтовано, и мне дали болеутоляющие таблетки, чтобы принять, когда пройдет анестезия. Затем я отправился домой и лег в постель, испытывая большую жалость к себе.
Последующие две недели моя матушка хлопотала вокруг меня, превознося храбрость сына, который пошел на такие жертвы ради своей страны. Меня же больше волновало, изуродовано мое лицо навеки или нет. Ночью мне постоянно снились кошмары, причем они не повторялись. Во сне я всегда стоял перед зеркалом, когда снимали бинты, но каждый раз обнаруживалось новое ужасное лицо. Один раз это было лицо моей сестры, выражение которого красноречиво говорило о том, что она думает обо мне. В другой раз вместо лица было пустое пространство.