Тень скорби
Шрифт:
Шарлотта в какой-то степени это понимает. Для мисс Эндрюс внешний вид — это все. Бесполезно внимательно слушать ее на уроке: нужно угрюмо, сурово создавать видимость, что слушаешь. Мария же часто выглядит отвлеченной, а когда ей скучно или неинтересно, она не умеет этого скрыть. Возможно, будь она просто тупой, было бы легче. Ее ум оскорбляет учительницу еще больше.
— Это несправедливо, ужасно несправедливо, — плачет Шарлотта. Вечерняя передышка: черствый хлеб и теплый кофе в классной комнате, короткая возможность размять затекшие суставы перед новой порцией молитв и священных текстов. Три сестры Бронте сидят обособленно. У Шарлотты перехватывает дыхание, когда Элизабет осторожно приспускает воротник Марии,
— Ах, бедненькая, — шепчет Элизабет. — Кожа не разорвана. Сегодня поспи лучше на животе. Я пришью на спине твоей сорочки пуговицу для напоминания.
Мария поправляет воротник.
— Где ты возьмешь иголку и нитку?
Все постоянно пересчитывается, чтобы затем быть внесенным в описи.
— Они уже у меня. Мисс Лорд не заметила. Я рассказывала ей про Пензанс и кузена Ноббса, который упал в оловянный рудник.
— Ты рисковала. — Мария даже тихонько рассмеялась. — Нет, правда. Кузен Ноббс.
У Шарлотты запекло в груди.
— Это было несправедливо!
А произошло следующее: мисс Эндрюс упрекнула Марию в невнимательности во время урока истории.
— Быть может, — прожужжала она, — этот вид из окна, мисс Бронте, поможет вам ответить, что такое Королевское верховенство?
И Мария, переведя на учительницу мечтательный взгляд, сказала:
— Ах, это Генрих VIII и разрыв с Римом. «Акт о верховенстве» поставил этого монарха во главе Английской церкви. Потом Мария Тюдор отменила его, ведь она была католичкой и верила в верховенство папской власти, но при Елизавете его снова вернули в действие. Хотя саму Елизавету считали скорее правительницей, чем главой Церкви, поскольку она была всего лишь женщиной.
Мисс Эндрюс затрясло.
— Тогда, раз уж вы так хорошо осведомлены, может, сообщите нам год, месяц и день смерти королевы Елизаветы?
Мария не знала. Этого не проходили ни на текущей неделе, ни на какой другой тоже. Но Марию наказали за незнание ответа, за невнимательность и лень. Все смотрели, как пружинистые маленькие руки мисс Эндрюс поднимались и опускались короткими взмахами. Несправедливо, захлебывается гневом Шарлотта, несправедливо.
— Может быть, — соглашается Мария. Взгляд Шарлотты причиняет ей, кажется, больше страданий, чем рубцы на шее. — Но, милая моя, многие вещи, гораздо более серьезные, чем это происшествие, кажутся несправедливыми. Подумай о нашей бедной маме, как она болела. Ей, наверное, это тоже казалось несправедливым.
— Это действительно было несправедливо, — отрезает Шарлотта: негодование доводит ее почти до дерзости. — И ничто не может сделать это справедливым. Даже Бог.
— Тише, ты горячишься. Этого никто не знает. Вот истинный урок, который я усвоила. Не знаю, правда, насколько хорошо.
— Боюсь, ты знаешь больше, чем мисс Эндрюс, — нежно произносит Элизабет. — Ах, бедная моя, именно за это она тебя и ненавидит.
Возможно, это еще один урок: не будь умной. Или скрывай, что умная. Другими словами, лги.
В этом, осознает Шарлотта, ей сопутствует безрадостная удача. Она не блещет способностями. Самая младшая и маленькая ростом, она бредет, понурив голову. Только отраженный свет может привлечь к ней внимание — как в тот день, когда ее впервые заметил преподобный Кэрус Уилсон.
Еще до того как мистер Уилсон появился в классной комнате, все знали, что он в Коуэн-Бридже: звук подъехавшего экипажа, определенное волнение среди учительниц — якобы кто-то видел, как он рыскает возле каморки, где чистят туфли и ботинки. (Неужели это правда? О да, этому твердо верят, и тот факт, что никто не потешается над вообще-то абсурдным поведением, лишь показывает, насколько велик его неприкосновенный авторитет и духовное величие.) Шарлотта и остальные
— Девочки, это мистер Уилсон, он приехал посмотреть, как вы справляетесь, — объявляет мисс Эванс; но огромный человек со скоростью привидения уже оказывается среди них; он у швейного стола; его лицо, большое, как у лошади, склоняется над работой Шарлотты. Запах мыла для бритья, громкое дыхание — такого рода звук можно назвать негармоничным шумом.
— Мисс Эванс. — Он поднял иголку Шарлотты, будто живое существо. — Она из партии, заказанной в Лидсе? Я не помню, чтобы они были такими тонкими. Безусловно, излишне тонкими для такой работы, как наметывание. — Взгляд огромных глаз блуждает по лицу Шарлотты. — Новая девочка.
— Шарлотта Бронте, сэр. Недавно прибыла, чтобы присоединиться к своим сестрам.
— Вот как. — Он кладет иголку на стол. — Напомните мне, мисс Эванс, о проверке квитанции галантерейщика.
Он идет дальше, чувствуя на себе боготворящий взгляд мисс Лорд. Шарлотта не знает, что думать. Она быстро научилась читать по лицам — нервный тик под глазом мисс Эндрюс сигнализирует о ярости, хорошенький румянец старшей девочки предвещает, что прозвучит что-то непристойное, однако на лице преподобного Кэруса Уилсона нельзя прочитать ничего определенного. Только чудные образы мела, луны, белой неподвижности.
Тем временем мисс Эндрюс опускается в глубоком реверансе, а мистер Уилсон изъявляет желание послушать, как ее класс рассказывает на память урок. Только Мария помнит все до единого слова. Шарлотта сияет. Но…
— Что я вижу?
Он заметил значок плохого поведения на руке Марии.
— Имя этой девочки, мисс Эндрюс.
— Мария Бронте, сэр.
— Ах, еще одна Бронте. Что ж, Мария Бронте, какой на тебе значок и за что он?
— Значок неаккуратности, сэр. Я поставила большую кляксу в тетради.
— Очень жаль. Неаккуратность слишком часто бывает признаком отвлеченного ума, ума, наслаждающегося собственными выдумками. Но в конечном счете это, возможно, и не имеет большого значения. — Мистер Уилсон производит нечто ужасное: улыбку, или демонстрацию зубов-надгробий на лице, лишенном каких-либо иных проявлений веселья. — Эй? Разве не об этом ты про себя думаешь? Ты ведь очень хорошо выучила урок! Смею сказать, ты довольно умна. А раз так, то для тебя маленькая неаккуратность, маленькая небрежность почти ничего не значат. Наверняка именно так ты и думаешь. Боже мой, однажды я знал такую вот девочку. — Голос мистера Уилсона принимает ораторскую окраску, и, заняв позицию перед камином, преподобный обращается ко всей школе: — Она могла рассказать обо всем на свете и очень гордилась своими книжными познаниями; однако она не уделяла внимания мелочам, как ни увещевали ее родители и гувернантка. Вынужден сказать, что она была неряхой, а взгляду Господа ничто не может быть противнее, чем неряшливая девочка. Так вот, у этой неряшливой девочки была малышка-сестра, в которой та души не чаяла. В любое время дня и ночи для нее не было большей радости, чем подкрасться к колыбели и посмотреть на малышку. Тут-то и обернулась несчастьем ее неопрятность. Ибо однажды вечером она пришла посмотреть на сестричку и принесла с собой свечу, но забрать ее назад не удосужилась и не поправила занавеску на колыбели: маленькая сестричка сгорела заживо. — Он обращает свои жуткие зубы к Марии. — Как вы думаете, Мария Бронте, когда она шла за крошечным гробиком, провожая сестру в последний путь, можно ли было описать ее горе?