Тень за спиной
Шрифт:
В такую жару в Славии и уж тем более в Степи никто не носит чулок. На женщине было самое тонкое ее платье и небольшие батистовые панталоны, наспех купленные в приграничной лавке. Под муслиновым подолом, задранным для удобства, были не только голые коленки, но и обнаженные бедра, куда, не отрываясь от шелковистой женской кожи, скользила сейчас мужская ладонь.
Милослава уже давно забыла, что она женщина. Что ни говори, а разница с супругом в двадцать лет давала о себе знать. Шестидясетилетний Максимилиан, хоть и оставался по-прежнему породисто-красив, давно уже приходил в ее комнату
Но сейчас весь ее мир разбивался вдребезги об этот горящий взгляд черных глаз и дрожащую мужскую ладонь на бедре. Максимилиан любил ее. Но вот так не смотрел ни разу.
Ей пришлось встряхнуться, чтобы вспомнить, зачем она действительно приехала сюда. Могла бы - надавала бы себе пощечин.
– Я приехала за Викторией, - твердо сказала она.
Говорить надменным холодным тоном и ставить на место наглецов одним лишь взглядом она умела всегда.
– Ты приехала ко мне, - глухо сказал Таман.
– Одна. В мой дом.
И она не могла не ответить, ведь это было правдой. Она вообще никогда не могла ему врать.
– Да.
Хан протянул руки, сдергивая ее с седла, поставил на ноги (которые отчего-то подкосились) и сделал длинный шаг назад.
– Добро пожаловать в мой стан, леди Оберлинг, - сухо сказал он.
И Милослава поняла, что всё она придумала. Никто не закинет ее на плечо и не поволочет в шатер. Никто не прервет ее возмущенные крики поцелуем. Это было хорошо, хоть и несколько разочаровывало. Зато она вдруг разом успокоилась и даже смогла улыбнуться.
– Моя дочь...
– начала она.
– Теперь и моя дочь тоже, - продолжил степняк.
– Я поженил их с Аязом. Не кричи, он ничего ей не сделал, не принудил, не обидел. Я бы с радостью вернул ее Тэлке, но как можно поступить так со своим ребенком? Я видел в нем себя. Он жить без нее не смог бы.
– Ты же смог, - возразила уязвленная женщина.
– Смог? Жить?
– в голосе Тамана слышалась горечь.
– Ну если это жизнь - каждый день вспоминать тебя... то да, пожалуй, смог. Аяз не такой как я. Он не голодал в детстве. Он не знал холода, от которого трескаютсякамни. Он не дрался за последнюю корку хлеба с псами и с собственными братьями. Я могу жить без еды, без воды, без шатра и даже без сердца. Не хотелось бы, чтобы мои дети научились этому.
– Не заговаривай мне зубы, - резко прервала поток откровений Милослава.
– Где моя дочь?
– Ты никогда не щадила меня, - ухмыльнулся Таман.
– И это правильно. Я не хочу жалости. Нет здесь Виктории. Она в Ур-Тааре.
– Твою мать!
– остановилась леди Оберлинг.
– Тогда мне нужно в Ур-Таар.
– Непременно, - кивнул мужчина.
– Завтра поедешь. Сегодня ты моя гостья.
– Я хочу
– Сегодня хотеть буду я, - неожиданно и твердо ответил степной хан.
– Я хозяин, ты гостья. Вот о чем ты сейчас подумала?
Щеки у Милославы залила краска. О чем она подумала - было совершенно ясно. А Таман вдруг расхохотался как мальчишка. Он вообще будто помолодел лет на десять.
– А где все?
– внезапно заметила она.
– Женщин нет.
– Нет, - согласился хан.
– Забой скота. Здесь только мужчины. Мы теперь живем в шатрах с весны до середины лета. Затем женщины моего рода возвращаются в город. А мужчины готовятся к большой ярмарке. На Хумар-дане я договорился о продажах мяса и шкур. Скот проверяют, сортируют. Часть погонят в Славию, часть оставят на зиму, но в основном - под нож. Будем солить, вялить, коптить. Потом уборка зерна. Хлопок уже собрали. Потом виноград. Да ты и сама знаешь, как много работы на исходе лета.
– Сколько раз сеете зерно?
– полюбопытствовала Милослава.
– Один. Я пробовал два - не успевает вызревать.
– А если озимые?
– Что значит "озимые"?
– не понял хан.
– Зерно можно сеять осенью за три-четыре седмицы до первого снега. Так делают в Пригорьях. У нас холодно, мало солнца и короткое лето. Пшеница зимует под снегом и уже весной начинает расти. Такая успевает у нас вызревать, правда, не колосится, остается низкой. Но урожайность хорошая. У тебя здесь вообще к маю можно убирать будет. Можно спокойно посеять яровое зерно - вот и второй урожай.
– Это какой-то особый сорт?
– заинтересовался хан.
– Морозостойкий?
– Да, - кивнула женщина.
– И рожь еще так сеют, и овес можно, но он более нежный. А рожь даже лучше стоит, чем пшеница. Но, конечно, нужен снег.
– На то у меня есть маги, - кивнул Таман.
– Мне нужно такое зерно. Где его купить? Я успею засеять в этом году, времени полно. Дай мне рекомендации торговцев.
– Я напишу тебе письмо и сама куплю зерно и рожь. Я ведь только на Викторию взгляну и домой. Меня сыновья ждут.
– И муж, - остро взглянул на нее Таман.
– И муж, - согласилась Милослава.
– Не жалеешь?
– неожиданно спросил степняк.
– У меня не было выбора.
– Ты могла бы вернуться. Он бы отпустил.
– Куда? Второй женой в твой шатер?
– с горечью спросила женщина.
– Или потребовать выгнать Наймирэ - которая жила одним тобой?
– Да. Я бы выбрал тебя. Я всегда выбираю тебя.
– А я выбрала Макса, - твердо сказала леди Оберлинг.
– Он прекрасный супруг. Ты бы никогда не стал таким.
Таман только неопределенно пожал плечами. Стал бы. Он бы кем угодно стал ради нее. У него и сейчас голова кружилась от ее запаха, от ее присутствия, от одной только мысли, что она тут, рядом - живая, настоящая. И не нужно даже прикасаться к ней, чтобы ощутить острое счастье, раздирающее грудь на части.
Рядом с ней он больше не был ханом - невозмутимым и твердым отцом этих земель и полудикого народа. Он снова ощущал себя двадцатилетним и оттого неожиданно завидовал сыну, который оказался хитрее, наглее и удачливее.