Тень
Шрифт:
Пришлось разворачиваться и вновь огорчаться — напротив меня стояла и улыбались желтыми от табака зубами, «сладкая парочка» — опера из РУБОПа, что несколько месяцев назад пытались «поставить крышу» моему ломбарду.
— Доброго дня…- единственное, что мог я пробубнить.
— Ну у нас то день добрый, а вот для тебя — не знаем. — тон опять задавал «седой»: — Давай, отлепляйся от стены и пошли с нами.
Меня привели в просторный кабинет, ожидаемо поставили к стене и «чванливый» принялся медленно и демонстративно натягивать на руки потертые боксерские перчатки.
— Самому не смешно? — мотнул я головой.
— Сейчас кому-то не до смеха будет. — «чванливый» принялся прыгать вокруг
— Смешные вы парни. — я отодвинул «боксера» в сторону, и присел на стул, ожидая удара с сзади, но его не последовало.
«Седой», сидевший за столом, досадливо поджал губы и махнул рукой, после чего топтание за моей спиной и сердитое пыхтение прекратились, видимо, по плану «беседы» я должен был стоять у стенки, закрываясь от угрожающих движений «боксера».
— Пацаны, давайте, будем считать, что я уже размяк и готов к разговору. — лишний раз получать по организму мне не хотелось, слишком часто это происходило в последнее время, да и не молодею я, последствия ударов сказываются.
— Хорошо. — седой улыбнулся и положил передо мной фотографию человека в милицейской форме: — Знаешь его?
Я подтянул изображение к себе, потянув с ответом несколько мгновений, так как не понимал, чем мне может грозить тот или иной вариант ответа.
— А! — я сделал вид, что только что вспомнил: — Так это же участковый деревни Журавлевка, младший лейтенант, только фамилии его я не помню, а зовут Артём.
— Хорошо. — седой пристально смотрел мне в глаза, сзади навис и шумно дышал в ухо «чванливый», а я не понимал, что за новая ситуация закручивается вокруг меня и какое отношение она имеет к убийствам в деревне, за которое меня разыскивали.
— Хорошо. — повторил «седой», очевидно раздумывая, по какой траектории построить дальнейшую «беседу»: — И когда ты с ним встречался и при каких обстоятельствах?
Судя по выражению глаз «седого» они знали, когда и при каких обстоятельствах я последний раз встречался с участковым, а поза «чванливого» говорила, что он готов начать меня «ломать». Значит, по логике оперов я должен отрицать нашу встречу с участковым Судаковым, потому что там что-то произошло. Значит, отрицать наше с участковым столкновение категорически нельзя. Скорее всего у моих бывших коллег есть надежный свидетель, или ненадежный, но не один. А почему бы и не быть? Наверное, половина деревни видела, как я убегал от участкового. Хотя почему убегал? Артем Судаков не кричал «стой», во всяком случае, я никаких криков не слышал. Свидетели могли видеть только то, что два человека. Один из них в форме, бежали в сторону болота. Если свидетель сидел в кустах за деревней, он тоже не мог видеть ничего криминального, во всяком случае, я ничего плохого участковому не сделал, только сиганул в кусты…
Надо рассказывать, но только полуправду, хуже мне все равно уже не будет. Что там говорил доктор Геббельс про ложь? Чем она чудовищнее, тем толпа охотнее в неё верит?
— Я был в Журавлевке, искал на болоте корень аира. Это лекарственное растение такое. Увидел, как два парня топят в трясине труп, испугался и бросился в деревню, где встретил участкового. Я ему рассказал, про то, что видел на болоте, и мы бросились туда. Участковый, пока мы бежали, отстал, а я оторвался вперед. Видимо, пока мы бегали, то эти двое успели покойника утопить и уйти, а с участковым мы разминулись. Я его поискал, после чего вернулся в Журавлевку и уехал. Все.
Мне кажется, если бы я сейчас достал из кармана пистолет, эти двое в меньшей степени бы удивились, чем моим словам.
«Седой» растерянно смотрит мне за плечо, видимо напарники пытаться обменяться мыслями — что делать дальше? Старая мудрость — не оставляй свидетелей, тогда правдой
— Ты что несешь? Кого ты там побежал ловить? — «чванливый», которого я, пожалуй, теперь буду звать «быдловатый», опустил мне на плечо руку, облаченную в боксерскую перчатку, одновременно давя на плечо и на щеку, создавая мне максимальный дискомфорт. Делать вид, что все нормально будет неправильно — поймут, что «терпила», будут давить сильнее, потом перейдут грань…
Я плечом сталкиваю руку, одновременно наклоняюсь вперед и выхватываю из дешевого письменного набора авторучку, крепко зажав ее в кулаке.
— Ручку на место положи. — откидывается на спинку стула «седой», не сводя глаз с моей руки, и я его понимаю — вдруг я дурак отбитый и сейчас брошусь на стол, одной рукой хватая его за грудки, а второй — выковыривая товарищу оперативнику глаз из глазницы.
— Зачем? — я криво улыбаюсь: — Мы же сейчас объяснение писать будем?
— Тут мы решаем, когда и кто пишет! — орет сакраментальное «быдловатый», и я, пожав плечами, ложу ручку перед собой, возле кисти.
В кабинете повисло густое молчание. У парней сейчас два пути — или продолжать пытаться меня разговорить, поймать на противоречиях, но ребята опытные, по крайней мере «седой», он должен прекрасно отдавать себе отчет, что на этом меня не поймаешь, тем более, с нашей системой континентального права. Это не американское кино, где подозреваемые. С завидной регулярностью, ни с того, ни с чего, приходят в сильное душевное и, психанув, выкладывают изумленным полицейским, как, когда и где убивали, и куда спрятали трупы, а все попытки ошарашенных адвокатов взять произнесенные клиентом слова обратно, наталкиваются на жизнерадостное ржание правоохранителей: «Первое слово дороже второго. Правила Миранды, епта!»
У нас жулик может десятки раз менять свои показания, выстраивая новые и новые версии событий, и ему практически за это ничего не будет.
Второй же вариант развития нашего общения нравится мне гораздо меньше — сейчас меня отведут обратно в коридор, где отдадут жизнерадостным парням из СОБРа, которые предложат мне весело провести время — провести несколько спаррингов… Нет, был бы я земельным опером из сериалов типа «Волжский» или «Болтун», я бы конечно показал бы СОБРовцам, что почем и в чем правда, но я, к сожалению, не в кино. Остается только надеяться…
Не, надежда сегодня не со мной, меня хватают за плечо и волокут в коридор…
Четыре часа спустя.
Региональное управление.
Оказывается, я ни хрена не «держу» удары в голову. Если из попыток местных «рексов» пробить меня в корпус, или ноги, я выходил вполне достойно — правда сейчас все тело болит, как будто по мне прокатился асфальтовый каток, то удары в голову я не держал совершенно. Не знаю, как держаться мужики на ринге, но меня сносило сразу, и в себя я приходил, лупая глазами на полу. Правда по мере того, как я превращался в «мочёное яблоко», желание в чем-то признаваться у меня пропадало. Я прекрасно знаю, что бесконечно терзать меня никто не будет — вокруг меня люди, которые тоже устали и хотят домой, где они смогут отдохнуть, по-человечески пожрать, выпить холодненького пивка или водочки, ухватить женщину за самое сокровенное и, хотя бы до утра, не видеть эти уголовные рожи, что окружают их целый день, с самого утра. Тем более, что я сломал схему — я не отказываюсь, что видел участкового, вот только, с моих слов, я пытался ему помочь, так сказать, выполнял свой гражданский долг.