Тени и зеркала
Шрифт:
Она говорила ещё долго, и слова были довольно избитыми, очень ожидаемыми — но всё же что-то в режущем голосе, в жестоком повороте лебединой шеи подсказывало Синне, что каждое слово в этой речи искренно. Страх затянул толпу колючей удавкой. Она не лжёт, эта королева — этим и отличается от всех других правителей, альсунгских или ти'аргских, вещавших с этого места раньше. Она не лжёт, обещая новую жизнь — сродни смерти.
Хелт смолкла и махнула свободной рукой, приглашая кого-то подойти, подняться сбоку по ступеням. И кольцо стражников разомкнулось, пропуская…
Синна, обычно сдержанная, поднесла руку ко
Это был он.
Линтьель — сам, никем не подталкиваемый, — приблизился к новоявленной королеве, по-рыцарски опустился перед ней на одно колено, склонив черноволосую голову…
Невозможно, шепнуло что-то внутри Синны, пока она спокойно смотрела на бледные пальцы с острыми ногтями, зарывающиеся в Линтьелеву шевелюру. Просто немыслимо. Это ей только кажется — а значит, нечего волноваться.
— От имени магов Кезорре я, Линтьель Эсте, приношу клятву верности Вашему величеству. Готов служить Вам своим колдовством, кинжалом и лирой. Во имя господ за морем.
— Во имя господ за морем, — дрогнувшим голосом ответила Хелт.
Синна не поняла смысла последних слов, но это было уже неважно. В глазах у неё потемнело, и земля мягко, как море, уплыла из-под ног.
ГЛАВА XXV
С самого утра в пекарне Мейго всё стояло вверх тормашками: поступил новый срочный заказ от короля. Вечером предстоял пир во дворце — на этот раз провожали послов Минши, переговоры с которыми растянулись на целый месяц. Замкнутые и себе на уме, как все миншийцы, послы давно уже собирались уехать, но король (а точнее, лорды-советники и дипломаты: сам Абиальд был по-прежнему равнодушен к подобной суете) упорно не отпускал их. День за днём с обеих сторон тоскливо лились уверения в преданности, сыпались ненужные любезности, разрастались пункты союзнического договора. В итоге, однако, он был заключён, и оба королевства худо-бедно заручились поддержкой друг друга против Альсунга, а попутно — против смуятьнов, адептов Прародителя в Минши. На островах они были особенно активны, призывая к бунтам против всесильного Правителя и смущая рабов. Лорд Заэру не считал особенно выгодной для Дорелии ни ту, ни другую сделку, но отказываться от таких возможностей не привык.
У островных гостей, закутанных в чёрно-красные шелка, должно было остаться самое лучшее впечатление об Энторе, передал лорд господину Мейго. «Пусть уж твой отец постарается, — рассеянно сказал он Вилтору, исхудалой морщинистой рукой расправляя очередной свиток. — Иногда самый верный ход — просто хорошо накормить их».
«Кого — их?» — осторожно спросил Вилтор; полёт мысли лорда всегда внушал ему благоговение, так что он не стеснялся своей недогадливости. Старик поднял на него опустелые, изъеденные горем чёрные глаза.
«Союзников или врагов. Часто это одно и то же».
Когда Вилтор попытался уложить это в голове, у него заныло темечко. По привычке решив, что лучше и не пытаться, он поклонился и отправился охранять лорда Нииса — его новое задание как Когтя. Лорду Ниису, младшему в семье, досталась незавидная участь состоять в официальной свите принца Ингена — этой маленькой, слегка тронутой бестии. В последние дни лорд Заэру был озабочен его судьбой:
Кроме нескольких караваев хлеба, булочек и вечных медовых пирожных, папаша Мейго затеял нечто грандиозное: многоэтажный торт, украшенный гербом Заэру. В последний раз он изобретал нечто похожее на свадьбу короля, и теперь с него лился пот от напряжения.
Собираясь с утра во дворец, Вилтор только вздыхал от родительских перебранок (ну, точнее, материнских криков в усталую тишину), доносившихся снизу, да чихал от муки, висевшей в воздухе. Жар печей добирался даже до его комнаты, накрывая удушливым облаком, заставляя то и дело отирать раскрасневшуюся физиономию. Вдобавок ко всему у Вилтора трещала голова после вчерашней попойки (он, сам не до конца сознавая это, скучал по Линтьелю и Ривэну; надо же было занимать чем-то время в отсутствие друзей), а грохот противней и беготня прислуги ничуть не облегчали его положение.
— Проклятые миншийцы, — бурчал Вилтор, пытаясь затянуть парадный пояс на раздобревшем животе. — Проклятые пиры. Проклятая война…
Вилтор обычно так не думал: сам завистливо вздыхал, слушая о военных подвигах каких-нибудь рыцарей, особенно в исполнении Линтьеля, а ещё всегда стеснялся своей полноты и — что уж там — трусости. Но в сегодняшнем настроении готов был проклясть всех альсунгцев поимённо, с их бабёнкой-королевой впридачу. Если бы не они, не творилось бы всё это безумие. Линтьель и Ривэн были бы здесь, дочка милорда никуда бы не сбежала, а король не выжимал бы казну на бесчисленные приёмы для бесчисленных послов…
— Спускайся выпить молока, драгоценный мой! — провизжала снизу госпожа Мейго. Вилтор снова вздохнул: это с утра он для неё «драгоценный», а к вечеру ситуация явно изменится. Иногда ему казалось, что у его матушки есть тайная связь с фазами солнца — или, может, с Шейизом, богом огня…
И вечно это молоко… От одной мысли о жирной белой жиже в деревянной кружке Вилтора затошнило.
Затошнило?… Он задумался. Многовато тошноты для одного утра. А теперь к ней добавилось ещё и головокружение…
Вдруг осознав, что ему тяжело стоять на ногах, Вилтор сел; мягкая перина жалобно прогнулась под ним. Поднял пухлые ладони и удивлённо поднёс их к глазам: дрожат — этого ещё не хватало…
Не так уж много он и выпил вчера — и ничего, кроме молодого вина да сидра… Что-то здесь не то. Во имя болотной нечисти, он же не изнеженная барышня! Он должен быть во дворце, он обещал лорду… Но перед глазами по-прежнему качался разноцветный туман, а комод и ворох одежды на стуле утратили очертания…
Вилтор прилёг, тщетно борясь со слабостью. И тут жуткая догадка подобралась к его объятому лихорадкой сознанию. Он закатал рукав… Так и есть, мелкие чёрные пятнышки на внутреннем сгибе локтя. Раз-два-три-пять. Или четыре?… А, в бездну…
«Те чёрные твари вроде крыс — я выяснил, Ваше величество, они правда опасны, — раздался будто у него в ушах строгий голос лорда Заэру; король, как всегда, не слушал его, трепля за уши любимого кота. — Неизвестная болезнь появилась в столице, очень заразная. Человек погибает в несколько часов, словно от тёмной магии. Среди бедноты и ремесленников уже есть умершие, и народ ропщет…»