Тени и зеркала
Шрифт:
«Ну, так обратись к лекарям, Дагал, — манерно протянул тогда король, переворачивая Миртиса на спину, чтобы почесать пушистый живот. — Не мне тебя учить».
«Уже, Ваше величество. Они ищут, но пока не могут разобраться… Я хотел предложить Вам написать в Долину…»
«Ну вот ещё, — Абиальд поморщился. — Ты знаешь моё отношение к этому. Дорелийская корона не ищет помощи колдунов, даже Отражений. Нет-нет, Дагал, ни за что. Не хватало ещё, чтобы всё Обетованное приравняло нас к этой северной ведьме».
Каждая чёрточка в долговязой фигуре лорда кричала: дурак!.. Но он молча, подтянуто поклонился:
Вилтор зарычал от досады и злости, вгрызаясь зубами в чёрные пятнышки. Как глупо, глупо, глупо… Просто идиотски. Он отказывался верить.
О тёмной магии говорил тогда лорд. О чарах Хаоса — того же, который всё чаще в последние месяцы поминал Линтьель. Вечные, непонятные игры волшебников, не иначе.
Но он-то, Вилтор, здесь причём?! И причём ещё тысячи простых людей?!
Испуганная мать уже колотила в дверь — спрашивала, что с ним. Вилтор, подавив всхлип и новый приступ тошноты, вспомнил о маленькой сестрёнке и пробормотал:
— Кажется, у меня та Немочь. Не впускай сюда Дору.
…О, что это был за камень!.. Прозрачный, как вода в фонтанах короля Абиальда — или нет, куда прозрачнее. Как он сиял даже в тусклом свете этого серого города, играя сотнями граней, как маняще покоился на своём ложе из серебра, будто умоляя: забери же меня, мне тесно… Так, наверное, выглядят звёзды на земле после звездопадов. Мальчишки в дьернском приюте свято верили, что их можно искать и собирать на счастье… Именно такое, как у звёзд, пронзительное сияние — красота, от которой трудно дышать и мутятся мысли. Стоит он, должно быть, целое состояние, но не в этом дело — сам камень, камень, камень в этой проклятой диадеме…
Ривэн очнулся от наваждения, лишь когда толпа вынесла его с плошади, расходясь в пересудах. Его трясло, а алчное жжение в груди разгорелось так, что казалось — стая волков гложет изнутри. Он брёл куда-то, не различая людей и зданий. Ужасно болели ноги — отвыкли от ходьбы за дни изматывающей скачки.
Из речей златоволосой королевы Ривэн не понял ни слова — как-никак говорила она на ти'аргском, — но её высокомерие кричало само за себя. Она пришла как хозяйка — и по-хозяйски держала ключи, по-хозяйски стояла, точно ледяная колонна, и выкрикивала что-то гневное, обращаясь к безмолвной толпе. Люди там, внизу, были голодны, злы и оплакивали павших близких, но её это, похоже, совсем не интересовало. В Дьерне и Энторе Ривэн видел жрецов Прародителя — он знал этот фанатичный блеск глаз, пугающий куда больше, чем обычная жажда земель и власти.
Но сейчас в голове Ривэна всё мешалось, и он не мог восстановить в памяти портрет этой вздорной тётки. Диадема, диадема её — и зачем, ради всех богов, именно сегодня она её напялила, сегодня, когда он добрался наконец до этого несчастного, испитого войной города?… А главное — камень в диадеме… Его блеск заслонял теперь всё в его памяти, даже её облик и голос.
Ривэн попытался вспомнить имя торговца из Дорелии, которого заболтал настолько, что уговорил протащить его в Хаэдран, — и не смог. Даже воспоминания о труппе бродячих артистов, в фургончике которых он укрылся, пересекая границу, были словно в тумане.
Он остановился у какой-то стены, провёл рукой по пылающему лицу.
Только гнев на Линтьеля мог сейчас соперничать в нём с жаждой камня. При одной мысли о кезоррианце у Ривэна свело челюсти и сильно захотелось кому-нибудь врезать. Лучше всего — прямо по этой смуглой роже, чтобы немного подпортить смазливость.
— Ну какая же скотина… — прошептал Ривэн, обессилено приваливаясь к стене; двое подмастерьев, проходя мимо, с подозрением покосились на ругающегося по-дорелийски парня. — А я-то пол-света за ним проехал…
Он никогда не любил Линтьеля, но считать его предателем — уж извините. Одна преданность лорду Заэру и заставляла выносить его присутствие. А теперь… Неужели годы службы были лишь прикрытием? Он лгал всё это время или связался с Альсунгом только в последние дни?… Ривэн сердито мотнул головой, взъерошил волосы, много дней не знавшие мыла и гребня. На эти вопросы ему не получить ответа — значит, нет смысла сейчас задаваться ими.
Леди Синна — вот что должно сейчас волновать его. Глупая, капризная, прекрасная леди Синна, единственная Белочка и Лисичка лорда Дагала. Где она? Куда может пойти теперь? Знала ли уже о предательстве Линтьеля?
Ривэн сразу отбросил эту версию. Просто кощунственно. Конечно, не знала — иначе никогда не уехала бы с этим выродком. Или всё-таки?… Сомнение завозилось в нём противным червяком. Могла ли леди Синна — та прохладно-ироничная Синна, далёкая от обыкновенных человеческих страстей, будто солнце, настолько поддасться своему чувству? Неужели этот менестрель так её заворожил?…
«А ты не смог, — шепнул злорадный голосок внутри. — Она предпочла его, полюбила его — полюбила так, что простила предательство собственного отца. Она забыла о своём долге, бросила титул и замок для скитаний в нищете, посреди войны — и всё для него. А ты ищешь их по двум королевствам, с деньгами лорда в карманах. С деньгами, которые сто раз мог забрать себе. Представь, как ты смешон в её глазах!»
— Я и правда смешон, — горько прошептал Ривэн, сжимая за пазухой мешочек, где таились два его сокровища. Большая серебряная монета из коллекции лорда и — тёмно-зелёная шёлковая ленточка, впитавшая огненный запах её волос. Ленточку он тайком стащил из спальни леди Синны — в тот день, когда раскрылся её побег. Просто не удержался, вспомнив, как шли ей зелёные платья.
Смешной дурачок. Правильно, так она и смотрела на него всё это время.
А возомнил себя… стыдно даже сказать — рыцарем. Рыцарем, что едет избавлять прекрасную даму. Идиот.
Уличный вор всегда таким и останется. Прав был Линтьель, будь он проклят. Единственное, в чём он оказался прав.
«Куда же ты делась теперь? Как тебя найти?…»
Ноги сами вынесли его к порту. Море темнело, погружаясь в ночную мглу. Ривэн не любил воду; от солёного ветра он ёжился, а затихающие крики чаек бросали его в оторопь. На картинах в энторском дворце море было куда приятнее.
На воде покачивались уже пустые рыбацкие лодки, чуть дальше рядами чернели альсунгские ладьи и торговые корабли… С одного из них доносились крики, поднимались белые паруса — видимо, готовится к отплытию на утро. Выходит, альсунгская королева открыла порт?… Ривэн слегка удивился, но эта мысль быстро улетучилась.