Тени исчезают в прошлом
Шрифт:
— По Куприяновой-то? — Вовка развел руками, — Да почти ничего. Как руководитель — жесткая, строгая, требовательная. Подчиненные, как мне показалось, ее не боятся, но уважают. Ее заместитель, некий Уваров Александр Ильич, сказал, что ей удалось собрать вокруг себя хороших, крепких спецов. Никаких блатных знакомств и семейной преемственности, только профессиональные качества.
— А сам он на ее место не метит?
— Не-а! Он на самом деле уже на пенсии. Говорит, что хотел еще в прошлом году на покой уйти, но Елена попросила остаться. Милый такой дядечка, и за патронессу очень переживает. Да к тому же, знаешь, я бы на его месте тоже никуда бы не рыпался: зарплата у
Королев поморщился. Ведь и у него самого поначалу, эта женщина вызвала очень неоднозначные эмоции: эмансипированная стерва-феминистка. Но сейчас ему было очень неприятно слышать такие суждения о ней. При мысли о Елене, сердце приятно защемило, и на лицо помимо воли наползла глупая улыбка, которую он постарался скрыть. Странно, необъяснимо — и как это он столько лет жил без этой рыжеволосой, самой красивой и сексуальной в мире женщины? Даже воспоминания о ней каждый раз вызывали сладкое покалывание в животе, именно поэтому он старательно гнал от себя эти неуместные мысли. В последние дни он заметил, что Елена обладала удивительным свойством — заполонять его всего, без остатка. Если он думал о ней, то в голове решительно не оставалось места ни для чего другого. Макс резко встал из-за стола, подошел к окну и бесцеремонно подвинул Вовку. Распахнув настежь створку, он несколько секунд жадно дышал вечерним морозным воздухом, старательно прогоняя прочь рыжее наваждение. Перекосившиеся жалюзи жалобно дребезжали на ветру, а в кабинет пылью залетал мокрый снег. Дошла-таки туча…
— Ладно, с этим все понятно. А что по трупу? — спросил он закуривая.
— Утром объявилась одна тетка, подала заявление о пропаже дочери, по описанию похожа на нашу потерпевшую. Слушай, тебе не холодно? Давай окно хотя бы закроем, а форточку оставим, а? — спросил Вовка поежившись и, не дожидаясь согласия, повернул ручку.
— Ну и что? — насторожился Макс.
— А ничего. Уже часа через два она позвонила и доложила, что ее великовозрастное дитя явилось домой. Пропавшая мамзель, оказывается, улетала на неделю в теплые края со своим бойфрендом, который очень не нравился ее родительнице. Вот она и не сказала ей ничего. А дальше все скучно. Он ей изменил, и она решила вернуться домой.
— Понятно. Это все?
Емельяненко энергично покивал.
— Вовка, я тут вот что подумал. Помнишь, Погодин говорил, что голос на автоответчике вроде как женский был.
— И что с того?
— А может это звонила та, которую убили? Чисто теоретически может такое быть, а?
— Вполне реально. Но доказательств у нас ноль. Поскорее бы взяли этого Сысоева. Думаю, он многое может рассказать. А пока, единственный выход — ждать. Сам же говоришь, что будет продолжение.
— Блин! — заорал Макс так, что Вовка непроизвольно спрыгнул с подоконника и сильно подвернул ногу. — Бред какой-то! Ты себя вообще слышишь?! «Давай подождем, пока ухлопают кого-нибудь еще!» Так?!
Вовка, скинув ботинок, потер вывернутую ступню.
— А что ты предлагаешь-то? Можно посадить эту Полину Тимофеевну под замок, а заодно и эту, рыжую тоже. Успокойся, Максим Викторович! Давай, лучше, пожрем чего-нибудь. Мне утром Катька такие драники испекла — объедение! А я с этими твоими заморочками
— Да пошел ты, со своими драниками, куда подальше, — пробурчал Королев.
— Ну, как знаешь, а я на голодный желудок вообще ничего не соображаю.
Емельяненко, чуть прихрамывая, подошел в вешалке, где висел потрепанный пластиковый пакет и выудил оттуда внушительных размеров контейнер.
Тут дверь кабинета неожиданно распахнулась, и на пороге появился Горелин. Оба, и Королев и Емельяненко, вытянулись во весь рост, но полковник выразительно махнул рукой — мол, не до официоза сейчас. Судя по раздувающимся крыльям большого носа и подрагивающим кончикам усов, визит этот дружеским назвать можно было только с большой натяжкой. Да и то, что он сам пожаловал к ним, а не вызвал к себе, само по себе настораживало: не иначе, как произошло нечто из ряда вон выходящее. Не ожидая приглашения, полковник прошел в кабинет и тяжело плюхнулся на стул.
— Ты чего грязный-то такой, майор? — спросил он, указывая толстым, как переваренная сарделька, пальцем на лоб Макса. Тот машинально вытащил из кармана носовой платок и повозил им по лицу.
Пару минут они молчали, ждали, когда, наконец, Горелин соберется с мыслями.
— Ну, вот что, голуби мои, — хриплым прокуренным голосом начал он, — Мне сейчас звонили оттуда, — он выразительно поднял глаза к потолку. — Оказывается, наша убитая гражданка другой страны. Сегодня поступил запрос. Сверили отпечатки пальцев. Все сходится. У вас есть какое-нибудь объяснение этому факту?
Макс не говоря ни слова, во все глаза смотрел на полковника.
— Интересно, — присвистнул Емельяненко. — И кто же она?
Горелин натужно откашлялся.
— Капитан, есть чем горло смочить?
Тот метнулся к тумбочке и вытащил початую пачку чая и красно-коричневую банку, на дне которой сиротливо болталось штук десять коричневых гранул.
— Чайку, товарищ полковник? Кофе кончился, — предложил Вовка, наливая чайник.
Горелин кивнул — мол, давай, что есть. Он потер грудь с левой стороны и сунул под язык белую таблетку. Сейчас он был похож на большого, обиженного жизнью, старого бульдога: морщинистое лицо, обвисшие щеки, седые усы и грустные усталые глаза под косматыми бровями.
— В общем так. На днях в полицию Мюнхена поступило заявление от некой гражданки Шнайдер. Ее дочь, Марика Шнайдер, пропала почти три недели назад. Дело осложнилось тем, что эта самая дочь жила не с родителями, а с мужем в Австрии, но с матерью связи не теряла, звонила регулярно, навещала, помогала, в том числе — материально. Некоторое время назад, а точнее в феврале этого года, супруг ее скончался от обширного инсульта, вроде как он был сильно старше своей жены. Дьдька этот был весьма и весьма состоятельным, но все свое состояние завещал не ей, а дочери. Что там и как я не знаю, какая-то темная история, но почти сразу после этого фрау Шнайдер исчезла. Не знаю уж, какие связи у родителей этой самой Марики в полиции, но дело пошло быстро. Выяснилось, она ни с того ни с сего улетела в Москву. Причем никому об этом ни слова не сказала.
— А почему именно в Москву? Что ей здесь было нужно-то? — удивленно спросил Емельяненко, и поставил на стол три разнокалиберные кружки. В каждую, от щедрот, положил по свежему пакетику черного чая и залил кипяток.
Макс, в свою очередь, выдвинул ящик стола и вытащил оттуда пачку кускового сахара и початую пачку печенья — проявил гостеприимство.
— Ну да, забыл сказать. Семья Шнайдер в бородатом восемьдесят четвертом уехала навсегда из России на ПМЖ в Германию, а до этого проживала в столице нашей Родины.