Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– Я, между прочим, немецкий и французский знаю. Только кроме тебя об этом никому не говорю.
– А что?..
К их столу подошел молодой парень в клетчатой куртке, вошедший в моду в этом году, и пушистой кепке.
– Здравствуйте, – он вежливо поклонился. – Вы товарищ Шварц?
– Я, – Шварц вскочил.
– Давайте отойдем, мне Вам сообщить кое-что надо.
Они отошли к двери.
– Я от Ивана, – тихо произнес парень.
– От какого Ивана? – недоверчиво спросил Шварц.
– От Болдина, Болды.
– Где он?
– Не
Парень исчез.
Шварц вернулся к столу.
– Генрих, – удивилась Баронесса, – ты же солидный человек. Коммерсант, что ты с этой хивой дело имеешь?
– Антикварное дело такое, иногда сам мне дорогие вещи покупаешь у этой хивы.
– Тебе видней. Ты знаешь, я баба деловая. Твое предложение в силе?
– Предложение руки и сердца? – хитро прищурился Шварц.
– Не просто руки и сердца, не просто общей кровати, а взять меня в компаньоны?
– А как же с деньгами?
– Ты, Генрих, приезжай ко мне вечером, после шести, там и поговорим о деле. Кстати, кой-какой антик посмотришь.
Татьяна вошла в гримуборную и увидела на столике перед зеркалом хрустальную вазу в виде ладьи, полную конфет.
Она переворошила рукой конфеты, надеясь найти записку.
В дверь просунулась голова Благородного отца.
– Позволишь, прелесть моя, у тебя папиросочку выкурить и посплетничать.
– Ну конечно же, Михаил Романович. Заходите, будем пить чай с конфетами. А может, чего покрепче?
– Упоси Господь, Танюша, у меня через час репетиция, сцена сложная.
– Ай, – засмеялась Татьяна, – когда Вам мешал волшебный напиток?
– Начал мешать. Старенький я, душа моя. Поэтому хочу кое-чего сделать на сцене. Бог даст, сумею. А у тебя ладья с шоколадом, я знаю, откуда она приплыла.
– Откуда? – Татьяна поставила на столик чашки.
– Невнимательная ты, Танюша. Ладья эта стояла в витрине на Кузнецком, в антикварной лавке Епихонова, шоколад нынче везде купить можно. А кто принес это тебе, знаешь сама.
– Знаю.
– Вот и славно, – благородный отец взял конфету, – только понять не могу, почему два прекрасных человека чего-то ждут, чтобы счастливыми быть. Запомни, милая моя, в наше время надо хватать свое счастье и убегать с ним в укромный уголок, чтобы спрятать от всех.
– Почему, Михаил Романович?
– Я сегодня утром к сестре заезжал на Трубную. Она в доме Голикова живет. Вышел из трамвая, темно еще, народу мало. Смотрю, пяток собак бегает, наших дворняг московских, всегда славящихся добрыми душами. Я по глупости и посвистел им. Они остановились, оскалились, зарычали и побежали дальше. И я подумал, какая же сволочь люди, если они из Богом данных верных друзей – собак – сделали врагов, которые сбиваются в стаи, чтобы защититься он них. А ты спрашиваешь,
В пивной «Собрание друзей» под потолком плавали, словно парусники, клубы табачного дыма.
Когда открывалась дверь, они стремительно рвались к выходу, а потом снова ложились в дрейф.
Шварц вошел в дымный и гулкий зал.
Огляделся.
Никого.
К нему подскочил тот же парень в пушистой кепке. Куртку он снял и был в полосатом костюмчике из магазина «Парижский шик» на Никольской.
– Пошли, – жуя мундштук папиросы, сказал парень.
Они подошли к стойке и там, в углу за столом, сидел Иван Болдин и его подельник Витя Барин.
– Садись, коммерция, – Иван повел рукой. – Пить, есть будешь? Угощаю.
– Спасибо, – Шварц тяжело опустился на стул, – ты свои жиганские штучки кончай. Я не фраер, и тебе это известно.
– Солидный господин, подданный великой Финляднии, а молотишь по фене, – засмеялся Витя Барин. – Генрих, мы не фармозонщики, мы воры солидные, картина у нас, только цена за нее другая.
– Это как?
– Просто, – продолжал Барин, – ты же знаешь, что я почти всю гимназию окончил?
Шварц кивнул головой.
– Так у нас был учитель рисования, большой спец по голландцам, я ему фото картинки показал, а он мне цену назвал настоящую.
– Короче, – Иван с грохотом поставил на стол пивную кружку. Сто червонцев и картинка твоя.
– Но у меня нет таких денег, – всплеснул руками Шварц.
– А мы их не требуем, – Барин закурил сигару. – Аванс ты дал. Дело поставил, с акробатом, думаем, рассчитался. Поэтому все делаем по правде. Складываем двадцать червонцев и делим оставшиеся на троих.
– Ты понимаешь, Виктор, днями должен приехать покупатель…
– Очень хорошо, – обрадовался Иван. – Мы ему картинку сбросим, а денежки честно поделим. Только продавать пойдем мы.
– Как же вы с ним договоритесь? – удивился Шварц.
– Генрих, – Барин взял кусочек воблы, пожевал, – коммерция, я французский лучше родного знаю. Решили так, клиент приезжает, ты нам у буфетчика записку оставляешь. Мы картину сдаем, деньги делим, а ты опять непричем.
Смеркалось, когда Таня вышла на Тверской бульвар.
На голове Пушкина лежала белая шапка.
После нагрянувшей оттепели деревья покрылись густым белым снегом.
Народу было мало. Все спешили до темноты уйти с бульвара.
– Тетя, здравствуйте.
Татьяна вздрогнула от неожиданности.
Оглянулась.
За ее спиной стоял знакомый беспризорник.
– Здравствуй, дружок.
Таня полезла в сумку, вынула горсть конфет.
– Подставь ладошки.
Она высыпала конфеты в протянутые руки.