Тени утренней росы

Воронцова Татьяна

В этом-то все и дело. За это он и наказывает меня. Не за то, что я отказываюсь подставлять зад по первому требованию, а за то, что по привычке продолжаю считать себя важной птицей.

Я — знатная дама, а ты — мальчишка, паж. Так получай же, маркиза, по своей великосветской заднице!

— Нейл, — выдохнула я сквозь слезы. — Хватит, прошу тебя, остановись.

— А я хоть раз просил тебя остановиться? Весь мой гонор стремительно сходит на нет под ударами ремня. Какая ирония! В то же время я чувствую себя целиком

захваченной этим процессом. Процессом мутации.

— Нет, не просил. Но, клянусь, еще попросишь!

— А я клянусь, что не попрошу. Так кто же из нас станет клятвопреступником?

Отбросив ремень, он жадно схватил меня за дрожащие бедра, и его нежность, вдвойне подкупающая после столь зверской прелюдии, едва не лишила меня сознания, накрыла с головой, сделала пьяной, глупой, распущенной, безотказной. Если бы в эту минуту вместо одного изнывающего от похоти мужчины передо мной оказались сразу два, думаю, я бы с готовностью отдалась обоим.

Нейл втащил меня в дом и швырнул поперек кровати, как тряпичную куклу.

— Не двигайся.

Я не двигаюсь, только слегка приподнимаю саднящие ягодицы, чтобы он смог наконец получить то, чего добивался. Мне нравится сознавать, что в моем разбуженном, открытом для наслаждения теле уже не осталось запретных зон. Что этот стройный юноша, бороться с которым мне не под силу, любую часть моего тела может сделать пригодной для совокупления, и отныне не существует ничего такого, в чем бы я посмела ему отказать.

— Я люблю тебя, люблю… — шепчет Нейл, впадая в то же экстатическое состояние.

Царапая простыни, я отвечаю пронзительным криком, потому что никакие слова не способны выразить мою ярость и мой восторг.

— Посмотри, что ты наделал. — Стоя перед зеркалом, я разглядываю длинные розовые полосы на своем бедре. — Придется весь день сидеть у бассейна. Не могу же я появиться на пляже в таком виде.

— А жаль. Ты бы пользовалась успехом.

— У кого? У таких же маньяков, как ты? Нейл лежит на кровати в одних только синих джинсах и, положив голову на согнутую руку, наблюдает за мной с нескрываемым ехидством.

— Их больше, чем ты думаешь, поверь мне.

— Хватит с меня одного.

— Обещаю, милая, к завтрашнему утру все пройдет без следа.

Я прыгнула к нему на кровать. Коварством завладела правой рукой и для начала ласково сжала его безвольные пальцы.

— Это было жестоко. Слишком жестоко, ты, гнусный насильник.

— Что? — Он запрокинул голову и расхохотался. — Жестоко? — И вновь этот оскорбительный смех. — Ты счастливая женщина, Элена. Ты не знаешь, что такое жестокость. Я просто приправил блюдо щепоткой перца — для твоего удовольствия. А ты говоришь о жестокости. Не смеши меня, детка.

— Скоро тебе станет не до смеха. Я об этом позабочусь.

— Ну, разумеется.

Я вопросительно взглянула ему в лицо, и он с улыбкой пояснил:

— Тебе

же нужно восстановить свой статус.

Оттого, что он так чертовски догадлив, я буквально зверею. Это обманчивое смирение, эта чарующая красота, красота дикого, неукрощенного существа, сына смертной женщины и языческого бога.

Он смотрит на меня и поощрительно улыбается. Улыбается, даже когда я с возрастающим ожесточением принимаюсь ломать и выкручивать его изящные смуглые пальцы.

— Знаешь, с какой целью я причинил тебе боль? — спрашивает он очень тихо, свободной рукой поглаживая мою поясницу. — Чтобы сделать твое удовольствие более острым. И мне это удалось. — Он слегка содрогнулся, уже без улыбки. — Теперь сказать тебе, с какой целью ты причиняешь мне боль? Чтобы взять надо мной верх. Ты продолжаешь сражаться со мной, позабыв о том, что первейший твой враг находится внутри тебя.

Ну кто, скажите на милость, тянет его за язык? Все, что он говорит, известно мне и без него, и я ни в коем случае не собираюсь оправдываться.

— Ты хочешь услышать мой стон или крик, который послужит подтверждением твоего мнимого морального превосходства надо мной (превосходства, существующего исключительно в данный момент времени), но стоит изменить правила игры, и оно может запросто обернуться чем-то прямо противоположным.

Высвободившись без особого труда, он ухватил меня за руку и прежде, чем я сообразила, что он задумал, крепко сплел мои пальцы со своими.

— Давай так. Игра на равных всегда отрезвляет, не так ли?

Он давит все сильнее и сильнее, пальцы немеют от боли, а тут еще мои кольца — господи помилуй! — надеюсь, он чувствует то же, что и я… Зеленые глаза смотрят на меня не мигая. Губы чуть подрагивают, сдерживая не то смех, не то стон. Я отвечаю ему пристальным взглядом. Хруст костяшек, вкус крови на языке…

Крыша у этого парня начала отъезжать давным-давно. Его хулиганские выходки не раз доводили меня до белого каления. Помню, однажды он привез меня в прелестную маленькую бухту в районе пляжей Иеропетра и, убедившись в том, что вокруг нет ни души, с силой толкнул меня в спину (я упала на колени, упираясь руками в песок), сдернул вместе с трусами мои джинсовые шорты и набросился на меня, как дикарь. Бронзовый от загара дикарь за моей спиной. У меня вырвался протестующий крик.

— Нет! Только не здесь!

— Почему не здесь? По-моему, это место не лучше и не хуже остальных.

Я сделала попытку улизнуть, но он поймал меня за волосы.

— Не заставляй меня быть грубым.

С бывшим мужем у меня это называлось «исполнять супружеские обязанности», со случайными знакомыми — «перепихнуться разок-другой». И только с этим ирландским мальчиком завязался полноценный любовный роман. Он развлекал меня, удовлетворял, злил, изумлял, радовал, пугал. Он делал меня по-новому живой.