Тени утренней росы

Воронцова Татьяна

Выбившись из сил, он отпустил меня купаться, а чуть позже сам полез в воду. На берегу я накинулась на него с кулаками. Смеясь и рыча, мы долго катались по песку, после чего снова пришлось купаться.

— Учти, негодяй, — изображала я оскорбленную добродетель, — я найду способ свести с тобой счеты! Свяжу тебя сонного по рукам и ногам и приведу свирепого волосатого греческого мужика, чтобы он трахнул тебя в моем присутствии.

— Ну, это мы как-нибудь переживем, — отвечал он со своей несносной улыбочкой. — И я, и этот мужик. А потом доставим тебе двойное удовольствие.

— Грязная тварь!

—

Ну-ну, моя дорогая. Не думала же ты, в самом деле, что я — хороший мальчик.

Так мы резвились, позабыв обо всем на свете, а потом я случайно заметила, что какой-то турист, стоя на пригорке, снимает нас видеокамерой. Чувство неловкости помешало мне сообщить об этом Нейлу. Чуть погодя я снова украдкой бросила взгляд в сторону пригорка. Грузноватый мужчина в светлых шортах и футболке навыпуск продолжал снимать, но только не нас двоих, поскольку мы уже закончили свой аттракцион, и не меня, одиноко сидящую на полотенце, а Нейла, который разгуливал по берегу в чем мать родила. Длинные ноги, крепкие ягодицы, прекрасные плечи — парень стоил того! Я почувствовала, что возбуждаюсь. Интересно, если бы Нейл был один, тот тип с видеокамерой рискнул бы сделать ему предложение?..

Наигравшись, он разжимает пальцы, медленно подносит мою руку к губам и покрывает ее всю жаркими поцелуями — каждую покрасневшую, ноющую косточку.

— Ты лучшая женщина в моей жизни, — слышу я его хрипловатый голос. — Лучшая.

В десять утра мы уже допиваем кофе на террасе. Постепенно раскаляющийся воздух дрожит от оглушительного звона цикад, ярко-розовые цветы бугенвиллеи роняют на стол длинные мягкие лепестки. Откинувшись на спинку стула, Нейл мечтательно щурится в сторону Эгейского моря, но я ворчливо напоминаю, что сегодняшний день ему предстоит провести здесь, у моих ног, довольствуясь бассейном, раз уж по его милости (впервые в жизни!) я не могу позволить себе появиться на людях в купальном костюме.

— Не понимаю, — говорит он, закуривая сигарету, — что тебя останавливает.

— То, что все, увидев нас вместе, сразу поймут, что это сделал ты!

— Ну и что?

Он расположился поудобнее, вытянув свои длинные ноги. Глаза его на фоне зеленой листвы казались прямо-таки изумрудными.

— Ничего особенного не случится, поверь мне. Даже если на твоем теле останутся более очевидные свидетельства моей страсти, и кому-нибудь, боже упаси, удастся их разглядеть — ну и что? Кто-то пожмет плечами, кто-то хихикнет, кто-то подтолкнет локтем подружку. В этом нет ничего позорящего тебя или меня. Наоборот, это приятно будоражит воображение. Это заводит.

— Некоторых, может, и заводит.

— Заводит всех. Но не все признаются. Виновато воспитание, всякие там с детства привитые понятия о хорошем и дурном, о приличном и неприличном. Не веришь? Я готов доказать. Но для этого тебе придется… — Прикусив зубами сигарету, он принялся расстегивать ремень. — Ну-ну, дражайшая, не надо таких глаз. Ударь меня раз пять или шесть, а если понравится, то и больше. Ну что, согласна? В порядке эксперимента. А также в виде компенсации за причиненный тебе моральный ущерб.

— Что за эксперимент? И кто будет принимать в нем участие? Ты и я?

— Не только. Другие наши братья по разуму тоже. Ведь мы, кажется, собирались на пляж? Но сначала это.

Он

перебросил мне через стол свой ремень.

— Учти, каждый удар должен оставлять след на коже, иначе наша затея теряет смысл. — Он произнес это с изумительным спокойствием и, чуть помедлив, добавил: — Это не так трудно, как кажется. Возможно, ты даже получишь удовольствие. И если окажется, что я прав, не пытайся скрыть это от меня, договорились? Следуй своим желаниям, Элена. Не отказывай себе ни в чем.

Я взглянула на ремень. Взяла его в руки.

Следуй своим желаниям… в порядке эксперимента…

Значит, он всерьез считает, что таково мое желание? А если оно и впрямь таково, то готов его немедленно удовлетворить?

Он начал с того, что рассказал мне историю — историю своего падения от состояния благородного рыцаря (в терминах современности — порядочного человека) к состоянию трикстера. Потом заставил меня попробовать самую капельку, чтобы я имела представление о том, как это бывает. А теперь предлагает сделать следующий шаг: собственноручно нанести удар (один, или несколько, или много, или очень много) человеку, к которому испытываю непреодолимое сексуальное влечение. В буквальном смысле слова подстегнуть свою и его нервную систему, чтобы способности чувственного восприятия обострились до предела.

Этот тип окончательно спятил.

Но откуда-то из первобытных слоев моего сознания уже поднималось смутное, бесформенное, абсолютно иррациональное убеждение, что да, так и надо, только это и правильно, и наплевать, что сказала бы, узнав об этих сумасбродствах, моя подруга или моя сестра.

Сидящий напротив молодой безумец не так уж безумен. Чем больше я раздумывала над его бредовым предложением, тем сильнее становилось желание принять его, ответить согласием, чтобы все сегодняшние эскапады не разъединили, а, наоборот, связали нас на качественно новом уровне, не доступном нормальному большинству. И я сказала:

— Ладно.

Окинула его внимательным взглядом. Курой Мак Даре, величайший из плутов…

— Ты хорошо подумал?

Он молча кивнул, смял окурок в пепельнице и, подойдя к перилам, крепко взялся за них обеими руками.

— Начинай.

Не так трудно, как кажется? Я бы сказала, это не так просто, как кажется. Удары, которые не оставляли на его спине багровых полос, заставляли меня стыдиться, будто я допустила брак в работе, а те, что оставляли, помимо стыда вызывали еще испуг: может, это уже чересчур? Нейл принимал их без комментариев, глядя вдаль с видом человека, утомленного затянувшимся бездельем. День за днем одно и то же: солнечные ванны, прогулки по берегу моря, регулярный секс… Этюд под названием «Критское утро».

— Признайся же, что тебе больно, — взываю я полушепотом. — Ну, хотя бы намекни.

— Рубцы на моей спине — это не намек? — отзывается он с усмешкой. — Если нет, значит, ты зря стараешься, царица.

Изящество его позы, явно непреднамеренное, пробуждает во мне желание — но не желание любовных ласк, а желание крови. Увидеть этого змееныша с окровавленной спиной, с закушенными от боли губами. Нет, я больше не в состоянии выносить его наигранное равнодушие и его мрачноватый шарм. Кто-то там, наверху, определенно присматривает за этим гадким мальчишкой!