Тени утренней росы

Воронцова Татьяна

Мы гуляем как ни в чем не бывало. Делаем то же, что и все вокруг. Ничем не отличаемся от прочих мужчин и женщин, которые решили провести отпуск на Крите. На Крите, который уже начал входить в мое сердце с необратимостью подлинной amour fatal[44]->->.

Мой красивый спутник привлекает внимание, но теперь я спокойна, потому что знаю: к нему неприменимы все эти расхожие штампы. Он не муж, не сын, не брат. Он принадлежит всем без исключения мужчинам и женщинам. Так же как они принадлежат ему. Морская волна — чья она? Мэри, Чарлин, Стивен,

Этайн, Ронан, Элена — немногие из счастливчиков, с любовью омытые этой волной.

Мы стоим на набережной, на окраине полукруглого мыса. Внизу, под высокой крепостной стеной, плещется море, а через дорогу, на самой вершине холма, расположена громадная цитадель, выстроенная венецианцами — Фортецца. Сейчас она красиво подсвечена прожекторами, ее мощные угловые бастионы и стены с амбразурами мерцают, точно гигантские сердолики, на фоне черного бархата неба.

Не знаю зачем, я спросила:

— Тебе удалось увидеть страх в его глазах? Нейл улыбнулся:

— Вдали от этих отморозков, в компании которых ему так хотелось продемонстрировать свою крутизну, он стал совсем другим. Не веришь?

Я пожала плечами.

— А когда мы оказались наедине со скалами и небесами, — продолжал Нейл, — отрезанные от всего цивилизованного мира, он стал еще более другим.

Справа, откуда мы только что пришли, видны огни Венецианской гавани. В тавернах играет музыка, за столиками у самой воды сидят со своими коктейлями и сигаретами расслабленные туристы. Море внизу с тяжелыми вздохами накатывает на камни, громоздящиеся под крепостной стеной.

— Мне давно хотелось это сделать, — признался Нейл, закуривая.

— Сделать что?

— Забраться в эти пещеры. Но в одиночку страшновато было. — Он рассмеялся легко и радостно. — Знаешь, о чем я сейчас подумал?

— О чем?

— Моя жизнь прекрасна.

— Да. — Говоря это, я ничуть не лукавила. — Твоя жизнь прекрасна, Нейл.

И опять, как тогда на мосту, он запрыгнул на парапет. Выпрямился во весь рост, раскинув руки. Звук его голоса вызывает у меня холодную дрожь.

Я сделался мистом идейского Зевса, Загрея, мечущего громы в грозах ночи, Среди куретов я зовусь священным Вакхом, Вкусившим сырого мяса и вздымавшим Факелы матери горной[45]->->.

— Нейл, пожалуйста…

— Что? Спуститься?

— Да.

Он спускается и обнимает меня. Я вдыхаю его запах — запах морской воды. Мне хочется прошептать: «Не покидай меня, держи меня так всегда». Но я молчу. Все эти терзания и страсти в духе Эмили Бронте здесь совершенно неуместны. Все решено.

В мифах герой — тот, кто побеждает дракона, а не тот, кого дракон пожирает. И тем не менее оба имеют дело с одним и тем же драконом. Также не герой и тот, кто ни разу не встретил дракона, или тот, кто, однажды встретившись с ним, заявил потом, что никого не видел. Очевидно, лишь тот, кто рискнул сразиться с драконом и остался непобежденным, получает клад, «труднодоступное сокровище».

15

Он выходит

из душа и снова забирается ко мне в постель.

— Ох, да хватит же… прекрати… — Я слабо отбиваюсь, памятуя о том, что вскоре должна появиться Урания. — Уже одиннадцатый час. Пора вставать.

— Пора вставать! — передразнивает Нейл, выпуская мою шею и укладываясь ничком, как самый послушный мальчик на свете. — Как будто тебе еще предстоит перебрать целый мешок крупы, отделяя гречку от пшенки… или пшенку от риса… или что там перебирала эта глупая девчонка, за которую в конце концов всю работу сделали мыши?

— Ты говоришь о Золушке?

— Золушка, — повторяет он, хмуря брови. — Золушка?..

— Синдерелла.

— О! I get you[46]->->. Золушка — это русская Синдерелла. — Он смеется. Протягивает руку и начинает тихонько щекотать мой правый бок. — А как у вас называется Микки-Маус?

— Никак. У нас нет никакого Микки-Мауса. У нас есть только Змей Горыныч, Кощей Бессмертный, Баба-яга… — Извиваясь, я отталкиваю его руку. — Конек-Горбунок, Соловей-разбойник… Бармалей, дядя Степа, Хрюша и Степашка.

— А у нас есть Шалтай-Болтай, Хнакра, Снарк, Снусмумрик… Синяя Борода…

Короткая схватка, как обычно, закончилась его победой с последующей добровольной капитуляцией. Да, именно это он и любит. Дать противнику почувствовать свою силу, а затем сдаться, играя.

— Когда ты видишь интересного мужчину, на что ты обращаешь внимание прежде всего?

— На задницу, — ответила я, не раздумывая. Он усмехнулся:

— Как всегда! Мою задницу ты тоже разглядывала?

— А как же. У тебя потрясающая задница, Нейл. — Я положила ладонь на его ягодицы и ласково сжала. — Фантастическая задница. — Продолжая смотреть в затуманенные желанием зеленоватые глаза, вонзила ногти в упругую плоть. — Признайся, ты слышал это уже сотни раз.

— Тысячи, тысячи раз, — отозвался он с лицемерным вздохом.

Я наградила его увесистым шлепком, после чего опять вцепилась ногтями.

— Ты решила порвать мою задницу в клочья?

— Боже! Каким бы это было наслаждением!

— Так не стесняйся.

— Да? А что скажет Ронан? — Я наклонилась к его лицу, но он уткнулся лбом в согнутую правую руку, отдав мне на расправу левую, не обремененную украшениями, кроме обручального кольца. — Ты говорил, он прилетает послезавтра.

— Думаешь, мы с ним будем спать в одной постели?

— Не сомневаюсь.

— Ну, разве что разок-другой… А вообще-то я уже подыскал ему жилье в самом центре Хора-Сфакион.

Я не могу понять, говорит ли он с целью меня подразнить или по правде не придает этому никакого значения. На его предплечье — засохшие ссадины. Кожа была содрана о камни, когда Том, добиваясь неизвестно чего, неизвестно зачем, а скорее всего, просто от избытка чувств, гнул его руку через парапет моста. Я поглаживаю их мягкими пальчиками, заставляя Нейла напрягаться в ожидании худшего, а потом задаю нескромный вопрос: