Тени забытой шестой
Шрифт:
— Брат, ты бы в самом деле не рубил с плеча. Уж если император считает, что малышка Бри достойна танцевать в его театре, то кто мы такие, чтобы спорить…
Письмо я откладывал до последнего. Сомневался, вспоминал, подбирал правильные слова. Великий князь или князь Тимофей? Я помнил последнюю встречу с отцом Юли на ее могиле. Он любил дочь больше всего на свете, а вот великий князь… Тот больше всего на свете любил власть. Поэтому ставку я решил сделать на князя Тимофея. Мое письмо Эмилю я заключил просьбой: «Будь осторожен. Надеюсь, ты придумаешь, как все устроить. Он ничего не должен заподозрить».
ГЛАВА 16. Хризокола
Виски раскалывало дикой болью. Я задыхалась, однако упрямо брела прочь, подальше от Кысея и его людей. Искра вела меня подвалами замка,
— Подземные ходы были построены еще при Шестой… — шелестел бесплотный голос у меня в сознании. — Будь осторожна… Не трогай цветы… Они могут еще работать… Я вернусь за тобой…
Уши словно заложило ватой, даже раскаты грома доносились глухим шумом прибоя. Я понимала, что наружу мне нельзя. Надо переждать в замке, забиться в укромное место, как мышь забивается в подпол во время грозы, чтобы потом… потом… Если это «потом» вообще наступит…
— Толща гранита смягчит силу приступа… Потерпи… Только не трожь цветы…
— К-к-какие цветы?.. — прохрипела я и не услышала собственного голоса, он почудился солено-алым привкусом на языке, а стены вокруг превратились в слои застывших слов.
Ломаные линии ступенек казались вязкой головоломкой, грани ощетинивались острыми плевками, шепот укутывал и удушал горячим паром.
— Цветы… танцуют… но их не кормили… давно не кормили… Некому было… Не подходи к ним…
Тысячи языков вспухли и корчились по всему телу, пульсировали в кишках и мускулах, вылезали из кожи грибными наростами, словно голодные паразиты. Смрадный бред окончательно накрыл меня. Нога пропустила ступеньку, тело не справилось с равновесием, мир кувыркнулся и полетел в пустоту.
Надо мной что-то журчало, а пальцы шекотали чьи-то усы. Я открыла глаза. У меня они были, а вот крыса глаз не имела. В темноте они не нужны. Она обнюхивала мои пальцы, но стоило мне ими пошевелить, как существо исчезло в чернильной тьме. По крайней мере, пальцы на месте, хотя они почему-то казались мне невероятно огромными. Странное ощущение, как будто я это не я, усилилось, когда я попыталась встать, держась за каменные стены. Откуда-то снизу шел свет. Я сморгнула. Мир перевернулся. Я смотрела на собственные ноги. Они были отдельно. А где мои волосы?.. Рука нащупала паклю и оторвала ее. Изо рта вырвался крик, но змеиное жало могло издавать только шипение. Мое Я-не-Я съежилось до пузырька теплоты в завывающей бездне и поползло. Упрямо, без надежды, на чистом желании жить. Подделка. Подделка, забывшая оригинал. Шестая. Бесконечно шестая, которая зубами цепляется за каждую минуту жизни, даже если зубов уже не осталось…
Что-то теплое, пульсирующее. Шипение. Мое? Нет, я молчу, берегу дыхание. Кстати, а легкие у меня еще остались, чтобы дышать? Не думать об этом. Ползти. Пусто. Ослепляющий свет. Каменные лепестки приглашающе раскрылись. Лети на огонек, Шестая. Лети и садись. Отдохни. Свет манил и завораживал теплом. Мне было так холодно, пусто. А там свет. Сгореть? Нельзя. А если очень хочется? Я осторожно…
Лепестки сомкнулись надо мной и загудели. Свет, казалось, вспыхнул не только снаружи, но и у меня в голове, прогнал жуткие тени разума, собрал меня воедино. Я лежала и плакала от того, что вновь стала сама собой. В сознании возник цветочный узор, вторгся бездушный голос: «Выберите пункт назначения». Открыв глаза, я не сразу поняла, где вообще нахожусь. Крохотная, ярко освещенная келья монаха — таким было первое впечатление. Лепестки-стены светились мягким рассеяным светом. Пол подо мной слегка пружинил, а в воздухе пахло свежестью, как после грозы. Я привалилась спиной к лепестку, подобрала ноги, ощупала себя. Все было на месте. Дотронулась до лепестка, и тот вдруг исчез. На меня смотрел жуткий темный провал, из которого я пришла, вернее, выползла. Бестелесный голос настойчиво попросил меня выбрать пункт назначения или покинуть транспорт. Нет, покидать и возвращаться во тьму я точно не собираюсь.
Перед глазами возник венок неправильной формы, однако не исчез, расцветая и вспыхивая лепестками, когда я концентрировала внимание на отдельных его составляющих. Шесть узелков. Фиалка мигала и призывно шевелила лепестками. Синий ирис съежился, как и лилия за ним. Пламя подсолнуха тревожно полыхало взрывами. Роза была похожа на развороченные кишки. Меня затошнило. Белая хризантема
— Фиалка! Отвези меня к фиалке!..
Лепестки снова сомкнулись, призрачный равнодушный голос провозгласил, что расчетное время прибытия в шахту Феаличка — два часа и семнадцать минут. Кувшинка пришла в движение. Я чувствовала ее мягкий, но стремительный ход, сердце рухнуло куда-то в пятки от осознания того, что я путешествую бог знает на чем сквозь толщу гранитных пород. Скрючившись на полу, прижав голову к коленям и обхватив себя руками за плечи, я сидела, ежесекундно готовая к смерти. Однако проходили минуты, ничего не происходило, а едва заметное мерное покачивание убаюкивало. Мне показалось, что я всего на мгновение прикрыла глаза, как…
— Шахта Феаличка.
Кувшинка расцвела, и я оказалась на небольшом возвышении посреди темного зала. Все тело затекло. С трудом встав, я сделала пару неверных шагов и не поверила своим глазам. Серые своды зала уходили куда-то вверх, как будто меня накрыли опрокинутым бокалом. Лепестки за мной закрылись с негромким шипением. Я растерянно оглянулась. Путь назад? Но мне некуда возвращаться. Что-то гнало меня вперед. Надо двигаться. И я решительно отправилась на покорение новых земель…
Правда, земли оказались не новыми. Озеро действительно имелось в наличии, хотя теплым его можно было назвать только с большого перепуга. Когда я вышла к нему, то замерла от света тысячи светильников, шума многоголосой молитвы и толпы паломников, которые двигались вдоль берега. Течение оказалось столь мощным, что подхватило и увлекло меня. Стиснутая со всех сторон, оглушенная бормотанием, опьяненная сознанием того, что рядом живые люди, а не бесплотные тени прошлого, я двигалась вместе со всеми. Божественная благодать снизошла на меня во время омовения в священных водах, вернее, я так обрадовалась, что могу смыть с себя в озере грязь и кровь, что почти в это поверила.
Алтари и часовни, скульптуры святых, искусные фрески — целый подземный город был вырезан из соли. Соляное чудо. Ихтинборк. А ведь фиалка была ближайшей точкой на той карте. Страшно подумать, где могут находиться остальные цветочки. Как бы там ни было, я успешно оторвалась от возможной погони. Если все сложится удачно, то через неделю-другую я уже буду в Льеме.
Покидая замок Искры, я прихватила с собой увесистый кошель золотых монет, поэтому сразу же, не мешкая, купила себе место на барже, идущей в Ичмелек. Дороги стали неспокойны из-за стянутых к Виндену войск, всякий сброд шатался по торговым трактам и грабил путников, пользуясь неразберихой, однако водные пути охранялись как купеческими гильдиями, так и силами прибрежных деревень. У Кысея я позаимствовала не только золото, но и его драгоценную инквизиторскую мантию, с которой он так и не нашел в себе сил расстаться. И хотя она была изрядно изгваздана после моего приступа, зато и выглядела на мне более уместно. Кто будет присматриваться к скромно одетому белобрысому инквизитору Хавронтию Лючиано, который одним прекрасным летним утром ступил на борт ржавой «Красотки Пипы»?
Увы, никто. Я зверела от скуки и нетерпения, наблюдая за медленно плывущими грязными деревушками, снулыми матросами и грузчиками, малочисленными паломниками, которые возвращались домой с раздражающе блаженным видом. Единственным развлечением были карты, но и тут мне не везло. Не в смысле того, что я проигрывала, а в том смысле, что уже на второй день никто со мной играть не хотел. У меня появилось много времени, и в голову лезли всякие глупости. Самой главной из них был… Единый. Я никогда не задумывалась о природе Бога, просто ненавидела саму его суть, однако мне даже в голову не приходило усомниться в Его существовании. Искра не ответила на мой вопрос о Нем. В то страшное прозрение во время казни я совершенно ясно и четко ощутила, что Единый — обман, жестокая выдумка, его нет… Однако вера в него людей была сильной; такой сильной, что помогала им бороться с демонами. Кстати, а если Единого нет, то тогда получается… что и демонов нет?..