Тени «Желтого доминиона»
Шрифт:
– Этого не узнал… Уж очень подозрительны они. А под Куня-Ургенчем, думается мне, очередной разбой задумали.
– Боюсь, что не только разбой. – И страшное подозрение ожгло душу Ашира: «Неужели осмелятся?.. В селе, где много собак, ходят с палкой».
Засаду решили устроить на колодце Аджы, лежавшем на пути банды Аннамета. Воды в том колодце вдоволь. А у басмачей ее в самый обрез, и им этого колодца не миновать.
Объяснив джигитам свой замысел, Ашир Таганов приказал:
– Огонь открывать в крайнем случае, только по моему сигналу. Важно взять их живыми…
К колодцу басмачи подъехали ночью, разгрузили вьюки с верблюдов, расседлали коней и, когда собрались поить
– Аннамет! Прикажи своим людям не двигаться. Вы окружены! Бросайте оружие!..
Басмачи от неожиданности опешили. Кто-то вскрикнул: «О, Аллах, спаси нас!..» Первым опомнился Силап – выстрелил в темноту, на голос Ашира. Но чекисты не отвечали. Потом снова воцарилась тишина. Раздался конский топот – по такыру вихрем промчались двое всадников и скрылись в ночи. Поднялся шум, гвалт, заглушавший команду. С двух сторон коротко застучали чекистские пулеметы и тут же смолкли. В безмолвии снова раздался голос Ашира:
– Бросайте оружие! Мы гарантируем вам жизнь.
На миг барханы озарились ярким светом: двое чекистов со всего размаху швырнули в сторону противника связку факелов. Теперь ослепленные басмачи были видны как на ладони. Но кто-то из них проворно вскочил на коня и тоже пустился наутек.
– Это Аннамет! – вскрикнул Мурад, приложился к винтовке – раздался выстрел, конь под седоком припал на передние ноги, и басмач кубарем покатился по земле. Тут же поднявшись, он подошел к пылавшим факелам и бросил рядом с ними маузер. Его примеру последовали остальные басмачи. – А где Мурди Чепе и Силап? – возбужденно кричал Мурад, не видя их среди разоруженных бандитов.
– Ускакали, – буркнул Аннамет. – Они не дураки, как мы…
– Брось прибедняться, Аннамет, – перебил его подошедший Таганов. – Если б не подстрелили под тобой коня, и ты бы удрал.
– Ашир? Сын Тагана? – изумился Аннамет, но, переведя взгляд на Мурада, произнес: – Чуяло мое сердце, что ты с начинкой…
По утрам Таганов поил своего коня, после завтрака проводил занятия с джигитами – по огневой подготовке, по материальной части оружия. Когда его сменял Бегматов, преподававший чекистам уроки политической грамоты, Ашир в свободные часы ощущал какое-то странное чувство: его неотвратимо тянуло к Аннамету, к этому дремучему басмачу, чьи руки были обагрены кровью отца. Аннамет был живым свидетелем последних минут его жизни, видел, как умирал комэска Таган…
И Ашир приходил в землянку, где Аннамет содержался под охраной. Басмач отупело глядел на Ашира, не понимая, почему сын Тагана зачастил к нему, подолгу сидит молча, почти не расспрашивая его ни о чем. А ведь Аннамет знал такие джунаидовские тайны, что, рассказав их, можно было купить себе жизнь. Так думал Аннамет, слепо веривший в то, что в этом мире все продается и все покупается. «Вряд ли сын Тагана будет торговаться со мной, – Аннамет пытливо разглядывал непроницаемое лицо Ашира. – Убьет, и должен, если истинный туркмен…»
Однажды, разглядывая Аннамета глазами, полными тоски, Таганов уставился в одну точку и холодно спросил:
– Как погиб мой отец?..
– Зачем это?.. Чтобы потом пристрелить меня?..
– Я могу это сделать и так.
«И правда… Кто ему помешает? А тогда из красных никто не ушел. Сын не знает, как умирал его отец… Пусть хоть утешится…» – злорадно усмехнулся чему-то Аннамет и стал нехотя, но до мелочей вспоминать давнее.
…В августовский жаркий день отделение кавалеристов во главе с командиром эскадрона Таганом бросилось в погоню за Хырсланом, джунаидовским сотником, учинившим погром и насилие в дальнем кочевье. Командир, зная, что басмачи могли укрыться в развалинах
Щелкнул выстрел – дайханин по инерции пробежал еще чуть вперед и бездыханный упал лицом вниз. Кетмень, выпавший из безжизненных пальцев, заскользил по земле и замер в двух шагах от головы хозяина.
Спохватился Таган, да поздно: позади дайхан, в арыке, он увидел мохнатые шапки басмачей, их перекошенные от злобы лица. Не успел комэска скомандовать: «Шашки к бою!», как грянул залп, бросились врассыпную дайхане, которых басмачи насильно вывели в поле как приманку. Вздыбились кони, понеслись по степи ошалело, волоча за собой убитых и раненых кавалеристов, застрявших ногами в стременах.
Таган и еще трое красноармейцев, чудом уцелевших, пронеслись над арыком, срубив несколько басмаческих голов, и, отстреливаясь, поскакали к видневшемуся вдали одинокому домику. Силы были слишком неравны: четверо против тридцати. И командир эскадрона принял решение: добраться до домика, больше негде укрыться – кругом голая степь, и там принять бой.
Домик оказался добротным, с фундамента до окон белокаменным, из местного известняка «гюша», а выше срублен не то из арчи, не то из невесть откуда завезенного сюда дуба. Долго держали оборону в этой маленькой крепости отважные кизыл аскеры. Трижды басмачи атаковали домик и трижды откатывались назад, оставляя каждый раз на солнце тела сообщников. Но все реже и реже раздавались выстрелы из домика – видно, иссякли патроны. Басмачи знали, что там в живых остался только один человек. Это был комэска Таган.
– Эй, Таган! – крикнул ему Хырслан. – Сдавайся, если не хочешь, чтобы мы тебя зажарили, как кабана.
– Идите, я сдаюсь, – ответил из-за укрытия Таган.
– Ты выходи! Бросай оружие!
– Как выйду? Я ранен…
Хырслан приказал своему помощнику Аннамету и еще двум нукерам принять капитуляцию красного командира. Басмачи осторожно и по одному продвигались к домику, последним был Аннамет. Но когда до них донесся протяжный стон, они осмелели разом, бросились к домику. Едва басмачи приблизились к двери, как из окна вылетела граната и разорвалась под их ногами: оба нукера были сражены наповал, а Аннамета отбросило в сторону. Контуженный, он пополз назад.
Хырслан взбеленился, но кому он только ни приказывал подойти к домику и выкурить оттуда Тагана, все отказывались наотрез: «Нам жить пока не надоело. Оставь ты в покое этого Тагана… Сам сдохнет! Пока не поздно, надо бежать…» Но Хырслану хотелось сдержать слово, данное Джунаид-хану, – привезти в подарок голову Тагана. Басмаческий главарь достал откуда-то лук со смазанными жиром стрелами и, злорадно торжествуя, поджег одну стрелу и с силой выпустил ее из лука: «Сейчас мы зажарим этого красного!»