Тени
Шрифт:
Страх. Отчаянный непередаваемый ужас, обступил меня со всех сторон. Бурлящая жуть устроила фейерверк смерти, сопровождаемый апокалипсическим воем. Как они боялись! Как кричали! Как выли, разрывая меня на части!
— Заткнитесь! Нет! Не надо!
Где-то в глубине я понимала, что кричу, но своего голоса не слышала. Он захлебнулся в аккомпанементе других, более громких, более сильных и мощных, еще более переполненных ужасающими эмоциями, чем мой собственный. Меня словно затягивало в омут, накрывало многометровой волной цунами, разъедающей солью слипшиеся легкие, мечтающие о кислороде. И только рваный спасательный
Саша. Его голос, вгрызающийся в бессознательное. Его руки, трясущие меня за плечи. Его мольба и злость, стремление не потерять, его слова.
— Лаари! Очнись! Немедленно!
— Больно!
— Вернись ко мне!
— Рвет! Больно!
— Посмотри на меня!
Я пыталась. Собирая все силы, пыталась, но перед глазами плавали мутные пятна.
— Замолчите…
— Что с ней?
— Голоса, — рыком.
— Опять?
— Да. Помоги мне.
Опять это состояние раздвоенности, как тогда, у престола. И в теле, и вне его. Чувствую, и смотрю со стороны. Ощущаю, и не чувствую боли.
— Быстрее. Положить!
Саша отдавал приказы, подхватив оболочку по мышки, пытаясь поднять с колен. Бесплотным духом я наблюдала за тем, как он поднимает «меня» на ноги, как пытается удержать. Как оживший Николай бросается к нему на помощь. А дальше, стоп-кадр, я опять в непроглядной пучине, и Коля держит меня за руку.
— Отпусти….
Я уже выла и хрипела, на последнем издыхании. Голоса содрали с меня кожу и скручивали ее в тугие ровные клубки, готовя те, для будущей перевязки всех нуждающихся.
Уже даже не больно! Уже почти все равно!
— Пусть отпустит. Надо, — из последних сил выдавила я, напоминая себе истерзанную жертву, захлебывающуюся кровью, только это бульканье имело другой звук — звук членораздельной речи.
Стоило уточнить, кто именно, так как отпрянули оба сопровождающих, и я камнем, но с облегчением, рухнула на землю, под чье-то шокированное: «Пятно!». Но для меня это уже значения не имело.
На некоторое время я перестала существовать самым настоящим образом. Сознание отключилось, спрятавшись от безнадежности. Сработала защитная реакция организма, неспособного более терпеть. Я куда-то плыла, несомая бестелесными душами, пусть лишенными возможности говорить, и быть услышанными, но остающимися поблизости. Меня словно передавали по цепочке, и каждым считал своим долгом прикоснуться и хорошенько разглядеть. А еще, их было так много рядом со мной, вокруг меня, везде, что искры их надежд, превращали темному неосознаваемого, в сверкающий хвост млечного пути, убегающего за горизонт ночного неба.
Все эти души, как-то бывшие людьми. Они когда-то жили и радовались жизни, а теперь оказались заключены в туман, превратились в него, благодаря отданной навек сущности. Лишившись материальной оболочки, они, тем не менее, не перестали быть, также, все ощущая, наблюдая за происходящим и стремясь помочь. И не их вина, что не нашли другого способа рассказать, кроме как затягивая в свою реальность.
— Лаари! Черт возьми! — издалека услышала я и боль, обожгла щеку. Я начала падать из благословенной тишины в галдящий омут. Я не хотела возвращаться, и, вторя моему внутреннему сопротивлению, качавшие меня души, цеплялись из последних сил, стараясь удержать рядом с собой.
— Вернись. — Еще один удар. Бедный! Ему наверно тяжело?!
— Что это с ней? — Ирдрая, пришел посмотреть на представление. Если б могла, то скривилась бы. — Что происходит?
Трясшие меня руки, исчезли, и я испустила вздох облегчения. Еще немного покоя, как хорошо!
— Ты… Отдай мне ключ!
— Что? Зачем?
Я удивилась, что наблюдаю со стороны, не слыша, знаю, о чем они говорят. Господи! Столько всего произошло, а я не потеряла способность удивляться.
Саша отскочил от меня, и вцепился в советника, ухватив того за шею.
— Немедленно!
— Пусти, — прохрипел Ирдрая, вырываясь.
— Сейчас же!
Двое солдат подоспели на помощь главе совета, и стали отрывать от него Сашу, но тот не желал отпускать. Любимые черты исказило бешенство, глаза пылали, изливаясь ледяным блеском, пробирающим до костей. Таким своего мужчину я не видела никогда.
— Придушу!
— Уберите его…
— Где они?
— Не у меня.
— Скажи, чтобы принесли! Живо!
Солдаты боялись тянуть Сашу, тот железной хваткой впился в кадык своего противника. Если дернет сильнее, советнику не жить. Коля тоже влез в свалку, отгоняя еще троих преданных.
— Пусть уйдут, немедленно, — рычал Саша, пытаюсь стряхнуть чужие руки, но смотрел только на Ирдраю. — Ключи! Она же погибнет!
Что-то во мне встрепенулось от этих слов, вывернулось наизнанку. Неужели так плохо? Неужели я умираю? Неужто ощущаю присутствие черной леди поблизости? Разве чувствую на себе серозные пары ее дыхания?
Я посмотрела на себя. Тело билось в конвульсиях, зеленоватая кожа на фоне белой одежды, струйка крови ползет по щеке, а вокруг клубятся тени. Ого! Обратилась вовнутрь, но агонии не почувствовала, мой мирок пребывал в тишине и спокойствии, огражденный от боли.
— Без нее ты проиграешь! — последний Сашин аргумент прорезал воздух отчаянным воплем. Николая уже скрутили, и он валялся на земле, прижатый солдатами, без возможности пошевелиться.
— Принесите, — прохрипел Ирдрая, обеими руками ухватившись за Сашино плечо. — Ключ.
А дальше меня бросили. Просто отпустили, и я, свалившись с блаженной высоты в пылающую яму, с головой погрузилась в кратер действующего вулкана.
Живописный остров наслаждения и красоты, я нежилась в его уютном спокойствии, плывя на волнах умиротворения. Теплые океанские воды омывали ноги, спину щекотали крупинки мельчайшего песка, на коже пригревшись, плясали ласкающие лучи заходящего солнца, а размеренный рокот прибоя услаждал слух своим монотонным гудением. Сквозь прищуренные веки, я наблюдала за далекой линией горизонта, где искрящаяся бирюза водной поверхности тонкой линией отделялась от прозрачной небесной синевы, раскрашенной белыми перистыми пятнами. Они сливались и расползались, обнимались и разрывали объятья, рисуя бесконечные истории на фоне закатного неба, такие прекрасные в своей постоянной мимолетности. Залюбовавшись очередным причудливым облаком, из которого постепенно вырисовывался розовый фламинго, я не заметила, что ветерок заметно посвежел, что легкий бриз давно сменили грубые пронзительные порывы. И стоило зажмуриться от удовольствия, как оно испарилось, растаяв вместе с песком и солнцем.