Теория заговора

Ромов Дмитрий

— Сейчас я сам его и проведу, — усмехнулся Сёмушкин. — Но только для одного единственного пациента. Эк тебя угораздило-то? Ты чего, Стрелец, не знаешь, как правильно дорогу переходить? У партии на тебя были планы, а ты даже с такой детской задачей справиться не сумел.

— Присаживайтесь, Иван Трофимович, — кивнул я на стул.

— Да уж, присяду. Присяду. Ну, как ты тут? Машина, что на тебя наехала, была в угоне, кстати. У ветерана угнали, представляешь? Ничего ведь святого нет у людей.

— Нашли?

—

Машину-то? Машину нашли. Её расколошматили и бросили. А вот угонщика пока ищем. Ищут пожарные, ищет милиция. Знаешь стихи такие? Ну, вот, молодец. Как найдём, сразу в кандалы и в Сибирь. На каторжные работы.

— Это правильно, — согласился я.

— Конечно, правильно. Труд, между прочим, из обезьяны человека сделал. Так и мы. Труд, труд и ещё раз труд. Тебя, мне сказали, скоро уже выпишут. И это очень хорошо, потому что мы решили тебя задействовать как можно активнее. Ты мне скажи, от Весёлкина никаких сигналов не было?

— Ничего конкретного пока, — пожал я плечами.

— Да? — насторожился он. — А не конкретное было что-то?

— Было.

— А почему же я узнаю об этом только сейчас? — мгновенно помрачнел он. — Это как называется? Не выполнение служебных обязанностей? Халатность? А, может быть, обычное распи***йство? Почему не доложил?

— Не успел ещё. Он вечером приходил.

— Да? — нахмурился Сёмушкин. — И?

— Он чисто, как больного навестить.

— Интересно-интересно…

— В общем, намекал на скорую командировку.

— Во Фрунзе?

— Во Фрунзе, — подтвердил я.

— Когда? — сухо и коротко спросил он.

— Не знаю пока. Обещал с деканом как-то утрясти. Мне, вообще-то, диплом писать надо, а не по кустам скакать, пластелин собирать.

Сёмушкин, разговаривая со мной, сидел на стуле, а голова его постоянно крутилась. Он разглядывал каждую деталь, высматривал и вынюхивал.

— Ничего-ничего, напишешь, — говорил он, изучая остатки моего завтрака. Или тебе напишут, пал смертью храбрых при написании диплома. Ладно, шучу. Ты кашу почему не доел? Не вкусно?

— Не успел, помешали.

— Дерзишь, ну-ну. Ты, главное, не забывай, Стрелец, что жизнь твоя полностью зависит от меня. Я имею в виду жизнь благополучную и полную будущих радостей. Сечёшь? Как у Кащея. В яичке. А твои яички находится в моих мозолистых руках. В моих силах отнять у тебя и радости, и благополучие. Отнять и наполнить дни ужасом и страданиями. Не забывай об этом. Помни и повторяй постоянно, что без меня ты полный ноль. И ещё не забывай, что ты выполняешь гражданский долг, а не чью-то там прихоть. В общем, готовься к командировке. Мне нужны результаты. Конкретные, стопроцентные и железобетонные.

— Иван Трофимович, вы настоящий поэт. Почеще Данте. Говорить про чужие яички с таким чувством может только неравнодушный

и воодушевлённый человек.

— Сарказм твой неуместен, — пожал он плечами. — Особенно, учитывая, что мать твоя и дед с бабкой вполне могут стать заложниками твоего легкомыслия. Улавливаешь мысль? Но я тебе больше скажу. Есть одна девушка в деревне Красноперниково. Зовут её Люся, и бегает она за тобой, проявляя определённые чувства и желая взаимности.

— Чего-чего?

— И некое подобие этой самой взаимности, судя по всему, имеется. Да даже, если и нет никакой взаимности, не мерзавец же ты, чтобы портить ни в чём не виноватой девушке жизнь. Мы поняли друг друга?

Он упёрся в меня тяжёлым взглядом, отбросив личину ласкового бульдожки и стал тем, кем был на самом деле. Жёстким и безжалостным пиратом.

— По правде говоря, даже не сомневался в вас, — покачал я головой. — Но скажите, чисто из любопытства, почему вас больше всего Весёлкин занимает? Это прямо на личную неприязнь тянет. Даже на вражду. Может, вы с ним женщину не поделили когда-то, а? Или что?

— Весёлкин, Печалькин, Смешинкин или Грустинкин — мне ровным счётом всё равно. Если будет нарушать закон, я его — к ногтю. Ладно. Когда появятся известия, сообщай немедленно.

Он ушёл, а я остался. Слова Сёмушкина мне не понравились, разумеется, но я не сомневался, что он скажет что-нибудь в таком духе. А Зойка, сучка, наплела ему про Люсю, вредительница. Ну, ладно, по крайней мере, можно вычеркнуть их организацию из списка покушавшихся на мою новую жизнь.

Через некоторое время появился Прокофьев.

— Я уже переживать начал, — усмехнулся я. — Пропал, думаю, Леонид Борисыч. Не иначе, как марсиане в космос забрали.

— Так к тебе же не попадёшь, — подмигнул он, — гости за гостями. Да и сам ты, как известно по ночам дома не сидишь. На бал, наверное, ездил, да?

— Ездил. Немного не понял, где твоя охрана, но Весёлкин здесь был лично. Как, впрочем, и Сёмушкин.

— Знаю, наши ребята были поблизости. Фиксировали.

— Что бы они сделать смогли, если что со своей фиксацией? Интересно даже. Но ладно, не парься. Рассказывай, что случилось, а то на тебе лица нет.

— Случилось, — кивнул Прокофьев. — Сегодня перевозили Ивашко, ну того, что за рулём сидел. Николай Спиридонович решился его на растерзание Элеоноре отдать… В общем, разбираемся, как такое могло произойти, но он ушёл.

— А кто знал, что его будут перевозить?

— Несколько человек было в курсе. По всем по ним работаем уже, но сам понимаешь, дело небыстрое.

— Понимаю, — согласился я. — Работа кропотливая. Значит, его отбили, правильно?

— Похоже на то. Недооценили мы твоего Весёлкина. Если это он, конечно. Куда он тебя возил? Вернее, зачем, а не куда?