Теория заговора

Ромов Дмитрий

— Я никакая не больная! — с чувством воскликнула она. — Не было у меня никаких приступов!

— Хорошо-хорошо, не волнуйтесь, постарайтесь вспомнить, бывало ли у вас состояние, когда вы вдруг «замирали» на несколько секунд?

— Что?

— Бывало так, что к вам кто-то обращался, а вы не отвечали, будто уходили куда-то мыслями?

— Куда вы клоните? Не было у меня ничего такого!

— И вы не переставали отвечать на вопросы, хотя были бодрствующими?

— Нет!

— Ваше поведение не становилось

замедленным или механическим?

— Вы издеваетесь? Я совершенно здорова. Лучше позовите того… товарища. Пусть он расскажет, что подсыпал в чашку.

— Ну… — сочувственно вздохнул доктор, — что бы вам не подсыпали, пока нам не известны такие вещества, которые моментально вызывают обморочное состояние. Скажите мне, есть ли у вас диабет, гипертония, заболевания сердца? Может, у родителей имеется эпилепсия или…

— У бабушки… — нахмурилась Зоя и покачала головой. — И гипертония, и диабет…

— Понятно. А инсульты были в семье? Эпилепсия?

— Нет вроде…

— Вы не волнуйтесь, пока нет никаких поводов для волнения. С таким диагнозом можно нормально жить и работать. Вы, кстати, где работаете? Не на транспорте?

— В милиции, — ответил я.

— Да?.. Ну… здесь я, конечно, ничего утверждать не могу, но нам придётся сообщить по месту работы об этой ситуации. На мой взгляд, никаких препятствий для дальнейшего несения службы нет, но это ваши ведомственные доктора лучше скажут. В любом случае, надо сначала диагноз поставить.

Вошла медсестра с большой банкой геля и кисточкой.

— Валентин Павлович, мне сказали энцефалограмму делать, да?

— Да-да, — кивнул доктор. — Кстати, возможна ещё временная форма аллергической энцефалопатии, расстройство вегетативной нервной системы, а ещё транзиторная глобальная…

Он минуты две ещё перечислял варианты диагноза.

— Доктор, хватит, я здорова! — с досадой в голосе прервала его Зоя. — Я немедленно ухожу.

Медсестра ловко натянула ей на голову полотняной чехол, с подключенными проводами и стала щёлкать тумблерами энцефалографа.

— Ну, уж, милая моя, это точно не получится, — погрозил пальцем врач. — Даже и не надейтесь! Да вы не беспокойтесь, полежите, отдохнёте несколько дней, мы во всём хорошенько разберёмся и подлечим вас. А вы, молодой человек… полчаса и всё, у нас режим. Вам вообще нельзя здесь находиться. Скажите спасибо моей доброте.

Медсестра закончила свои манипуляции.

— Ну, что там? — с тревогой спросила Зоя.

— Ложную надежду вселять не буду, — покачала головой сестра. — Это вам доктор расскажет.

Я про себя посмеялся. Похоже, какое-нибудь расстройство можно найти даже у абсолютно здорового человека. Хохма была в том, что скорая помощь, больница и персонал были самыми настоящими, никакими не подставными.

Но вот, что характерно, как говаривала моя бабушка, получив

в руки здоровую девушку, потерявшую сознание, они взялись за неё со всем рвением, тщанием и старательностью. И теперь не отпустят, пока не обследуют и не убедятся, что с ней всё в порядке. Без квот, очередей и прочих чудес оптимизации… Хотя, если руководить будет вот этот доктор Хаус, диагноз может оказаться весьма специфическим.

— Слушай, Гриша, — тихо сказала Зоя, когда мы остались одни. — Этот мужик меня отравить хотел. Но самое страшное то, что… В общем, я действительно не помню, что там точно произошло… И что делал ты…

— Отравить? — покачал я головой. — Вряд ли. Он сидит у палаты и трясётся от страха. Ему врач не разрешает войти, но я могу его позвать. Ну и, опять же, доктор сказал, что нет таких препаратов, чтобы мгновенно человека вырубить. Такое только в кино бывает. Ты же проходила, наверное, в школе милиции всю эту химию.

— Гриша, — она поджала губы испытующе посмотрев на меня. — Скажи… Это же не ты? Это не ты меня траванул?

— А что ж не насмерть тогда? — усмехнулся я.

— Слушай… можешь сделать доброе дело?

Я ничего не ответил, ожидая, что именно она попросит. В принципе, я уже догадался, что ей надо.

— Не говори Сомову, что со мной случилось. У меня такого никогда не было. Просто нагрузка была в последнее время очень большой… Ладно? Не скажешь? Я тебе добром отплачу.

— Знаешь, Зоя. Мне, честно говоря, нет вообще никакого резона тебя выгораживать. Ты ко мне приставлена, как глаз Саурона, ёлки-палки.

— Кто?

— Всевидящее око. Как надсмотрщик, ограничивающий мою свободу. Но ты мне нравишься, хорошая ты девчонка, не злая, несмотря ни на что. Поэтому… ладно, так и быть, не скажу.

— А я для тебя…

— И ничего даже взамен не попрошу, — махнул я рукой. — Так и быть. Я тоже надеюсь, что это просто усталость.

— Спать хочешь? — спросил Лёня.

Он сидел за рулём светлого четыреста двенадцатого москвичонка. По радио передавали футбольный репортаж, звук был приглушен. За окнами мелькали жилые дома с квадратиками светящихся окон, тусклые фонари, редкие прохожие и встречные машины.

— На пенсии выспимся, Леонид Борисович, — ответил я, и он засмеялся.

Я устало смотрел на всё это ретро и… кайфовал. Ценить каждый момент начинаешь с возрастом, осознавая, что моментов этих остаётся всё меньше и меньше, просто катастрофически мало. Радио, тени, ночь, золотая осень, тесная машинёшка — всё это создавало ламповую, тёплую атмосферу. Я будто оказался на экране кинофильма тех лет…

— Так тебе теперь нескоро, как я понимаю. На пенсию-то, а?

— Вы человек молодой, поэтому я вам так скажу, — глядя в окно, ответил я. — Торопиться смысла вообще нет.