Теперь с тобою вместе я
Шрифт:
Девушка подумала — папа, папочка, со мной беда чуть не случилась, и угроза исходила не от пьяниц и наркоманов, а от очень даже на вид приличных людей, находящихся при власти или приближённые к ней.
— Верунь, я уже с девяти вечера тебя караулю, мама всю плешь мне проела — иди в то кафе, да, иди.
А, кто меня туда пустит?! Я подошёл, покрутился и отправился домой восвояси, там же крутая молодёжь тусуется.
Так вроде бы сейчас выражаются?
— Папуля, а почему ты меня держишь на площадке, может в дом зайдём?
— Зайдём,
— Хорошо папа, мне кажется, что я начинаю к ней приноравливаться.
Разуваясь в прихожей, Вера почувствовала какой-то дискомфорт и заглянула под кардиган — её кофточка, любимая нежно розовая кофточка, купленная за двести пятьдесят шекелей, была разорвана от плеча до груди, настолько, что виден был бюстгальтер.
Вот скотина, как можно по внешнему виду человека так ошибиться, а какой оказался дрянью! Тогда в пылу не заметила, а сейчас чувствовала на руке около плеча боль, наверное, и синяк там остался не хилый.
Мама восседала в кресле с маской агрессии на лице.
— Верка, ты наглая врунья, я знала, что от тебя только жди неприятностей и не ошиблась.
Ни с какой подругой ты не ходила в кафе, а была там с каким-то важным пижоном.
Кстати, где твои шикарные цветы, которые он тебе вручил возле своей крутой иномарки?
Что хлопаешь ресницами?
Вас видела наша соседка Никитична, помнишь такую?
— Помню, помню, она всегда всё видит и всё обо всех знает.
Мама, можно я переоденусь, а после всё тебе честно расскажу.
Мне кажется, что я поменяю билет и уеду раньше от вас.
— Ладно, не будем принимать решения сгоряча, переоденься, я жду тебя, нам надо серьёзно поговорить.
Похоже, заявление дочери остудило гнев матери.
В своей комнате Вера посмотрелась в зеркало — ну, и пугало, лицо бледное, белки глаз покрасневшие, не то, от выпитого вина, не то, от пережитого страха, а может быть, от того и другого.
Волосы растрёпанные, губы побелели и дрожат.
Так, нужно срочно взять себя в руки, если до сих пор родители ещё не догадались о произошедшем с ней, то смогут это сделать через несколько минут.
Повесила кардиган в шкаф и сорвала с себя рваную кофточку, скомкав бросила на стул, надо выбросить, ремонту не подлежит. На руке пестрел огромный синяк в виде двух пальцев… и опять злость закипела в груди — каков всё же подонок, а, как красиво говорит и не дурак, нет, далеко не дурак, хоть и сыночек этого косноязычного дядьки, рвущегося к власти или уже при ней, надо проверить, хотя, какая ей разница.
Ладно, хватит тут себя разглядывать, надо идти на ковёр к маме и во всём перед ней повиниться… может тогда и самой на душе станет легче и не потребуется что-либо скрывать, а то буду жить рядом с близкими людьми и таиться, как девятиклассница, а она, как не хочешь, а уже студентка
Вера в своём из прежних времён байковом тёплом домашнем костюме, уселась в кресло напротив матери и постаралась без особых эмоций описать весь дикий по накалу и произошедшим событиям вечер.
Мама, то снимала, то обратно надевала очки, открывала рот, но сдерживала себя и ничего не говорила, вся подавшись в своём кресле навстречу дочери.
Папа вовсе не находил себе места, непрестанно, шагая взад и вперёд по комнате, заложив руки за спину, опустив голову вниз, будто стараясь отыскать на полу соринки.
Завершив свой тяжёлый рассказ, Вера почувствовала себя намного лучше оттого, что поделилась этим с родителями и вновь обрела душевное равновесие.
Только сейчас, когда она открыла близким свои пережитые страхи, Вера осознала в полной мере, насколько ей повезло, что гадкая история закончилось без особых последствий, не считая сильного стресса.
Вдруг Вера увидела, как лицо матери налилось не здоровой краской, и она сжала руками виски.
— Боже мой, боже мой, чем это всё могло закончиться!
— Беллочка, милая, не надо так брать всё к сердцу, у тебя же давление, ведь ничего страшного не произошло, правда, катастрофы не случилось может для нашей девочки это послужит наукой. Успокойся Беллочка, я тебе сейчас таблеточку дам и водички, может сердечных капелек накапать…
— Коля, что ты кудахчешь надо мной, как наседка, неси свою таблетку и воду.
Ладно, накапай и капли, не переборщи только, сорок хватит.
Мама принимала лекарства и было видно, что она обдумывает во время этого свою речь для дочери.
— Вера, я не буду тебе ничего выговаривать, потому что, ты сама всё поняла и только что пережила такое, что просто мне в голову не укладывается.
Ты должна, как можно быстрей забыть эти страшные события, лучше думай о своём израильском парне и о будущей учёбе.
Мне трудно теперь однозначно ответить, где моим дочерям лучше жить, там, где автобусы с мирными людьми подрывают или здесь, где подонки в форме или папенькины сынки чуть ли не в центре города готовы совершить насилие над молоденькой девушкой.
— Мама, о каких автобусах ты говоришь?
— Звонила Любочка, у вас в Тель-Авиве произошёл страшный теракт, в центре города.
Террорист-смертник подорвал себя в автобусе, есть убитые и много раненных.
— Мне говорил Галь, что существует большая угроза подобного и вот, случилось.
Вера выпрямилась в кресле.
— Мама, и всё равно, там лучше, там спокойней, там есть будущее у молодых и настоящее у стариков и детей…
— Как ты там назвала имя своего воздыхателя, Галь кажется, так вот, Люба сказала, что он ей звонил и просил передать, чтобы ты на него не злилась и не обижалась, что он многое осознал и ждёт, не дождётся вашей встречи.