Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
А вот уже тридцатые годы. Тёплой и тёмной майской ночью со зловещим тарахтением мотора к старому дому подъезжает чёрный воронок. Крепкие с коротко стриженными круглыми головами, в сапогах и галифе, в фуражках и портупеях вваливаются в чужой дом, а затем выводят оттуда избитого сгорбленного человека в нижнем белье. На пороге дома рыдает одетая ни то в халат, ни то в ночную рубашку жена. Мужа её заталкивают в автомобиль. Со всё тем же зловещим грохотом машина удаляется в сторону Лубянки.
А вот уже восьмидесятые годы. Солнечное летнее утро. Через чердачное окно солнечный свет льётся
Громко скрипя половицами, по узенькой дощатой лестнице на чердак поднимается закутанная в плед бабушка. В руках к неё поднос. На нём – тарелка с бутербродами, мисочка с баранками и конфетами, гранёные стаканы в железных подстаканниках, до краёв наполненные горячим душистым чаем с липовым мёдом.
Эта бабушка – постаревшая жена арестованного. Эти дети – его внуки.
Такие картины вызывали в моей голове эти замечательные старые дворики, эти древние, давно заброшенные заброшенные домишки.
После прогулки мы шли в суд и сидели там на заседаниях.
Толстый, заплывший жиром прокурор заикаясь от ужаса читал материалы уголовного дела.
В зале суда было томительно жарко и неимоверно душно. Особенно жарко и особенно душно было толстому прокурору. Это объяснялось совсем не только его полнотой и отнюдь не только духотой в зале.
Со страшным заиканием толстяк читал всё эти дурацкие материалы уголовного дела: про террористическую организацию в тысячу человек, про автобазу в Нижегородской области, про сотрудничеству с пятью развелками мира и мои магические способности. Когда прокурор листал страницы уголовного дела, руки его дрожали как при алкогольном треморе.
Судьи сидели с каменными лицами и спокойно слушали весь тот бред, что зачитывал прокурор.
Из свидетелей вызвали только Сысоева и Алису Орлову.
Сысоев мямлил и ничего толком сказать не смог. Орлова сначала начала отрекаться, но в конце концов подтвердила свои показания.
Один раз к суду пришёл Виталий (он же Георгий)
Артамонов. Поддержать меня пришёл. К сожалению, паспорта он не захватил, а потому в зал его не пустили.
Журналистов и прочих общественников не было вовсе.
Когда последнее из заседаний кончилось, жирдяй зачитал обвинение: прокуратура потребовала для полгода в колонии общего режима.
Судьи удалились минут на тридцать. Затем они пришли и Главный из них зачитал приговор: тридцать тысяч рублей штрафа.
Мы с родителями и адвокатами вышли из зала суда. На часах было 17:44. Воздух был душный, горячий, в нём пахло приближающейся грозой. Небо было затянуто тучами. Всюду царил чарующий и милый сердцу полумрак, предшествующий хорошему июльскому ливню.
Мы сели в машину. За окном начал накрапывать мелкий
На следующий день отец съездил в «Сбербанк» и оплатил штраф.
Впервые за долгое время можно было вздохнуть спокойно.
Через несколько дней отец представил меня одному из своих знакомых земельных брокеров. Он отвёл меня в роскошный офис на Николоямская улице. Там меня встретил отцовский друг – Денис Артамонов. Он поговорил со мной да и принял меня на работу.
Работа была тяжёлая. Связана она была с велением баз данных и финансовой отчётности.
Каждое утро я вставал где-то в четыре или пять часов утра, делал свои дела, а затем одевался и ехал на работу. Приезжать надо было к восьми часам.
Я помню, как спешил с утра пораньше на работу. Как выходил из дому и вдыхал чуть прохладный, ещё не испорченный полуденной жарой летний воздух. Помню, как благоухал жасмин и разные травы и как птицы пели в кронах могучих тополей.
Я трясся в полупустом вагоне метро.
Каждый раз, когда поезд проезжал мимо реки, я на минуту-две замирал в немом восторге. В алеюще-золотистых лучах утренней зари волшебным огнём вспыхивали огромные башни небоскрёбов МоскваСити. Солнечные лучи причудливо раскачивались на поверхности холодных голубых волн Москва-реки, разукрашивая их ярким золотым цветом. Дувший неведомо откуда тёплый ветер вздымал водную гладь. На ней сонно покачивались деревянные и надувные рыбацкие лодки.
Весь день я работал, а потом шёл домой. Ехал до станции метро «Киевская», а оттуда уже шёл пешком до дома. Вечером – ужин и пробежка. Спать я попрежнему ложился в восемь или девять вечера. Успевал мало. Латынью удавалось позаниматься лишь по дороге на работу да ещё утром перед работой.
Но лето подходило к концу. Наступил сентябрь. Пора было идти в университет.
Денис Артамонов был опечален тем, что я покидаю его фирму. Он нахваливал меня как лучшего сотрудника и сокрушался по поводу того, что такого понятливого специалиста ему удастся найти ещё не скоро.
В этот раз я не стал испытывать судьбу и поступил на политологический факультет в МПГУ.
К сожалению, бесплатных мест на политологической программе теперь не было. Пришлось родителям взять кредит на моё обучение.
Начальник мой, разумеется, узнал, куда я поступаю, и тут же приободрился.
«Ничего, на политтехнолога выучишься, – выведешь меня в депутаты!» – сказал мне на прощание отцовский знакомый.
Впрочем, после такого прощания он мне ещё часа полтора рассказывал про свои планы стать депутатом.
Я поблагодарил его и вышел из конторы. За полтора месяца тяжёлой работы мне заплатили всего-навсего семь тысяч рублей.
Печалька.
Глава тридцать вторая. Свобода.
Впрочем, главное событие того времени не было связано ни с работой, ни с университетом.
Как только я освободился от уголовного преследования, – я тут же принялся восстанавливать старые и приобретать новые связи в левой среде. Я писал всем своим знакомым левакам, писал левакам незнакомым, писал письма во все левые организации. Я всем предлагал свои услуги и вообще был рад сотрудничать с каждым.