Теперь я Волан-де-Морт?

К Илья

Теперь сыграем на контрастах.

В зелье рухнуло тело Розье. Не всё, но большая часть. Я всем найду применение.

Со стороны казалось, что ещё один слуга отправился помочь господину, даже после смерти.

Всё правильно, Себастиан Розье не предатель. Да, он пошёл против меня. Да, он учудил такое, что я чуть не умер. Да, он оказался крысой, что подставила меня, себя и всю организацию.

Но с другой стороны Себастиан Розье был моим слугой и никогда не предавал то, во что верил, прямо как в балладе про вересковый мёд. Любителей чистой крови у меня достаточно. Тот же Люциус Малфой. Но если бы он

родился магглорождённым — выступал бы за равенство и братство. А если бы ливийским магглом — за снятие квот на миграцию в Европейский Союз и увеличение пособий. Где выгода, там и правда, таким людям как Малфой просто в голову не может придти, что, если инстинкт самосохранения приходит в конфликт с принципами, можно пожертвовать инстинктом самосохранения.

Контраст живой верный — мертвый неверный сработал. Зелье сначала вскипело, затем покрылось коркой льда, после чего лёд растаял и оно стало жёлтым, как одуванчик.

— Кость отца и деда!

Повинуясь взмаху моей палочки, в котёл ринулись кости Тома Реддла и Марволо Гонта.

Я так и не придумал как качественно заменить кость отца. А тот мне доверия не внушал — слишком мало магии в его теле. Другое дело Марволо — какой-никакой маг. Зелье мгновенно стало зелёным, как Убивающее Заклятие.

Настало время трёх заходов с магией крови.

Сейчас мог быть один из самых смешных моментов. Жаль все в форме и масках, и я не смог бы запечатлеть эти их лица в своей памяти.

Чтобы не было конфуза, я поставил звукопоглощаюшие чары — дальше нас звук не уйдёт. И чары искажения мимики, чтобы никто не прочитал по губам.

К котлу подошли Барти-Младший и Беллатриса и пустили себе кровь.

— Кровь любящих тебя!

Зелье стало менять цвет, быстро став голубым. Барти и Белла отошли от котла.

Я сплю с Беллатрисой, и она меня любит. С Барти я не сплю, и он тоже меня любит, хотя и по-другому. Причем я не понимаю почему.

Народ не в курсе развода у Рудольфуса с Беллатрисой. И мне безразлично, что они там напридумывают себе. Но это шоу себя бы не окупило — столь сильно изменившийся Лорд бросался бы в глаза. Чем меньше диссонанса в голове слуг, тем лучше. Можно было перечислять ингредиенты и про себя, но тут и так огромная сложность, не к чему усложнять дальше.

Когда Беллатриса и Крауч отошли, а я остался под Искажающими Чарами один, я сказал:

— Родная Кровь! — ни к чему никому лишнему знать, что у меня есть потомок.

В зелье опять потекла кровь, содержимое котла стало синим.

Сняв поглощающие звук и искажающие мимику лица заклинания, чтобы никто не прочитал по губам, я подал условный сигнал. Ко мне притащили лежащего на какой-то плите с рунами связанного и скованного Барти-Крауча старшего.

Зелье кипело, а я начал говорить.

Будь моя воля — я бы убил его очень быстро и он бы был при этом без сознания. А ещё лучше поручил бы это кому-то другому. Но одно дело — убийство, а другое — быть ключевым ингредиентом в ритуале. И не сведения прыщей, а в экспериментальном ритуале Тёмного Лорда с участием Воскрешающего Камня. Тут надо очень тщательно его подготовить, как когда я снимал проклятие с Малфоев. Только вот Барти Старшего требовалось нужным образом накрутить, чтобы он по-настоящему умер на пике своей ненависти ко мне.

Я говорил и говорил, как киношный

злодей. С ужасом я обнаружил — мне это нравится. Нет, я не сошёл с ума, просто моя жизнь полна Тайн. Никто ничего обо мне не знает. И я никому ничего не говорю. Я считаю себя могущественным магом, но могущественных Наполеонов полно в маггловском дурдоме. Где разница между мной и ими? Вдруг вся моя сила и власть — просто галлюцинация? Разница в том, что когда говорит настоящий Наполеон — все идут исполнять, а когда фальшивый — все смеются.

Люди всегда отмечают события. Свадьбы церемониями, победы — триумфальными шествиями. Эта часть бытия выкинута из моей жизни. А инстинкты хотят признания… Славы… Обойдутся.

И сейчас, я как дешевый злодей, вместо того, чтобы убить, толкал речь. В своё оправдание могу сказать — мне хватило ума не сказать ему ни слова правды «… твой сын плакал как девчонка, когда сходил с ума под Круциатусом. А твоя жена даже плакать не могла, когда её вновь и вновь насиловал Сивый.»

Когда ненависть Барти-старшего ко мне стала максимальной, Барти Младший нанёс удар ножом. Я телекинезом, точнее, беспалочковой невербальной левитацией, поднял плиту с Краучем старшим над котлом и смотрел, как через его раны течет кровь в моё зелье. Тут мелочиться не к чему — пусть вытекает вся кровь, а вместе с ней и жизнь. Когда он умер, загорелись руны на каменной плите, служившей ему ложем. Особенно ярко светилась руна «Отцеубийца».

Барти Старший… Ты был достойным врагом. Но ты вырастил хорошего сына и даже спас меня один раз.

Конечно, я сказал тому достаточно лжи. Барти Младший жив и здоров и сам его убил. Насчет его жены — глупо тратить её на Сивого, от Сивого в последнее время больше вреда, чем пользы. Надо ему устроить героическую смерть в бою. А сразу после ритуала и проверки его результатов займусь свадьбой Эдварда Лестрейнджа и Дианы Крауч.

Когда Барти Старший умер, отдав вместе с кровью и свою жизнь, зелье стало фиолетовым.

Настало время предпоследнего действия.

— Слёзы невольного предателя! — проговорил я, выливая из флакона слёзы Лили.

Лестрейнджам я сказал, что это слёзы Сириуса Блэка. Остальным ничего не сказал.

Зелье стало пронзительно золотым.

А теперь настало главное. Я подозвал к себе Беллатрису и Нагайну. Усилие воли — моя внешность меняется и я принимаю оригинальный внешний вид — человеческое тело почти как у Тома Реддла.

Покрепче сжав в левой руке Воскрешающий Камень, я левитирую себя и лезу в котёл, благо зелье уже имеет температуру человеческого тела и не думает остывать или охлаждаться. Вместе со мной залезает и Нагайна. Беллатриса остаётся снаружи и магией следит, чтобы наши головы были над зельем, и мы не задохнулись.

Время начать то, что до меня никто не делал. Я вновь подаю сигнал. Нагайна мгновенно сгорает. Она возрождается и я, стоя в котле, держу птенца феникса в своей руке. Зелье, куда попало немного пепла от феникса, стало серебристым.

Некоторые Пожиратели смотрят на меня, как на идиота. Лестрейнджи уверены, что ничего не выйдет, но я выживу. Крэбб уверен, что я умру и ничего у меня не выйдет. Но мешать мне не собирается — пусть лучше умрёт Лорд, чем он.

Верят, что у меня получится только Белла и Барти-младший, хотя теперь уже единственный Барти.