Тёплая птица

Гавриленко Василий Дмитриевич

Одноглазая шлюха, ночь с которой мне подарил отец Никодим.

– Вернулся, конунг?

Голос женщины зазвенел в помещении бара. Звучал ли он здесь когда-либо?

На Вике было короткое, изъеденное молью пальто, оголяющее сильные бедра. На ногах – коричневые сапоги на высокой платформе, рваные и истоптанные. Синий глаз холодно блестел.

– А, Вика, - пробормотал я. – Как ты?

– Как я?

Она взяла мою кружку с зеленкой,

и – залпом.

– Я - прекрасно.

Вика откинула со лба светлую прядь.

– Искала тебя, Ахмат. Вчера заходила в твою конуру, да тебя там не было.

Что-то в голосе женщины мне не понравилось.

– Меня искала?

– Да. Хотела расспросить о Твери.

Далась же им всем эта Тверь!

– Тебе-то зачем?

Она не ответила, глядя на меня.

– Так зачем?

Лицо Вики сделалось злым.

– Ублюдок, это ты убил его.

Я удивленно привстал.

– Что ты несешь, дура?

– Белка был в твоем отряде.

Всполох: мой адъютант падает в снег, сраженный пулями питеров.

– Он погиб, выполняя свой долг, - сказал я. – Моя совесть чиста.

– Твоя совесть чиста… – кивнула Вика.

Я едва успел уклониться от устремленного мне в лицо лезвия, перехватил Викину руку, заломил, забрал нож.

– Сволочь, - Вика заревела.

Из подсобки выбежал Рустам, держа дымящуюся кастрюлю.

– Что ты делать, конунг?

– Ничего, просто у девушки истерика.

Я хотел помочь Вике подняться, но она оттолкнула меня.

– Ладно, пойду. Спасибо, Рустам.

Вика рыдала, сидя на полу у стойки.

– А как же еда?

– В другой раз, Рустам. Или вот ей предложи, когда успокоится.

Я поднял воротник куртки и шагнул к выходу.

Вика разозлила меня. Не потому, что хотела убить: на эту попытку она имела право. Право, данное ее любовью к Белке.

И все-таки – сука! Я вспомнил, как она пришла ко мне той ночью, как смеялась, когда я сказал ей, что у меня есть женщина, которую люблю. Делала вид, что не понимает, о чем речь. Ложь, сплошная ложь. Мы, огрызки человечества, словно договорились лгать, скрывать свои истинные чувства. Я вспомнил себя, Русские Джунгли, каких усилий мне стоило признаться Марине в том, что я – человек. Ведь быть человеком – это слабость, а слабому не удержать Теплую Птицу. Вот только живет ли Теплая Птица в грудных клетках «сильных»?

Вика любила Белку. Я люблю Марину.

Серебристая Рыбка.

 

6

В ТЕМНОТЕ

– Андрей!

Кто-то зовет, и я просыпаюсь.

Тишина.

– Андрей!

Марина, ты?

Она входит, садится на кровать. Волосы распущены, лицо осунулось, но в глазах – радость.

– Андрюша.

Мягкая рука треплет мой чуб. Я ловлю ее, прижимаюсь щекой.

– Марина, ты пришла.

Она улыбается.

– Да, Андрюша. Но не одна.

– Не одна?

Марина кладет мою руку себе на живот.

– Он - там.

Я смотрю на нее, ничего не понимая.

Марина смеется.

– Это чудо, Андрей. Он – там, наш малыш. Я точно знаю. Он там, - единственный ребенок в Русских Джунглях.

Ребенок… Я видел детей во сне, никогда – наяву. Ребенок… Он такой маленький, такой беспомощный. Ему нужна защита, нужна любовь. Он мой. Мой и Марины. И – Русских Джунглей.

– Андрей…

Марина обнимает меня, проводит прохладной ладонью по щеке. Исчезает.

Тишина.

На площадке перед административным зданием толпятся стрелки. Разговоры, смешки, ругань. На эшафоте – черный крест. На одной стороне креста - тело женщины. Ветер треплет обрывки одежды.

Христо стоит на высокой шаткой скамейке, на шее – петля; слабые ноги заметно дрожат. Он смотрит прямо на меня. Неуютно… Стыдно…

– Кончайте уже с ним! – орет кто-то.

Христо негромко – я уверен, что кроме меня, его никто не слышит:

– Будущее не зависит от тебя.

Скамейка опрокидывается, Христо устремляется к земле, но веревка останавливает его, подкидывает немного вверх. Он подергивается под улюлюканье толпы. Замирает.

Темнота. Тишина.

– Ахмат!

Открываю глаза, вижу склоненного надо мной отца Никодима.

– Пора. Лорд-мэр ждет.

7 ВИДЯТ ЛИ ОВОЩИ СНЫ

До административного комплекса мы дошли молча. Отец Никодим теребил бороду. Автоматчики посторонились, пропуская нас в длинный коридор, пахнущий пылью и крысиным пометом. Подошвы глухо стучали по доскам.