Тепличный цветок
Шрифт:
Это - мучение в глазах Ло. То, как он смотрит на меня - словно я его предал. Словно я разрушил его жизнь. Словно я разбил его чертову душу. Я не хотел никого ранить. Не желал стать причиной его еще большего несчастья. Тебе следовало оставить его в покое.
Но он бы тогда пьянствовал! Он бы все еще был алкоголиком, если бы я ушел из его жизни. Тогда я встряхнул его так сильно, как только мог. Я привел его к реабилитации. Я разговаривал с ним почти каждый вечер в те девяносто дней его восстановления, и после этого я присматривал за ним.
Правда?
Блядь! Я хочу что-то ударить - безмолвно кричу я, требуя, чтобы эта внутренняя борьба наконец закончилась.
– Ударь меня, - усмехается он.
Я качаю головой, мои пальцы погружаются в красную грязь, пытаясь сжаться в кулаки. Остановись, Рик. Я мог бы с легкостью встать и выбить из него все дерьмо. И он бы позволил мне это. Это то, чего он хочет. Он просит у меня этой боли. Как на той вечеринке в честь Хэллоуина три года назад, когда я впервые увидел его.
Он молит о том, чтобы почувствовать хоть что-то большее, чем эти эмоции, задыхается от этой муки. Он просит меня заменить на что-то иное эту гребаную пытку. И прямо сейчас я не могу поддаться этой болезни. Не могу.
– Давай же, - насмехается он, а его глаза красные от ярости и горя. Полные слез.
– Я видел, как ты выбивал дерьмо из парней вдвое больше меня. Я знаю, что ты хочешь меня ударить, - он делает шаг мне навстречу.
– Дерись в ответ!
Я поднимаюсь с земли, моя стойка не уверенная и шаткая.
– Я не стану.
Он толкает меня в грудь.
Я поднимаю руки.
– Ло...
Он снова бьет меня кулаком. Я спотыкаясь отхожу назад, на этот раз удерживая равновесие.
На заднем плане Дэйзи кричит:
– ОСТАНОВИСЬ!
– она плачет.
Лили тоже плачет.
Я думаю, что может быть даже Роуз плачет. Однако она быстро вытирает слезы и шмыгает носом.
Ло указывает на меня.
– Ты - гребаный трус.
Сейчас его слова и голос звучат точь-в-точь как у нашего отца. Так что я просто держу рот на замке.
Сквозь стиснутые зубы он говорит:
– Ты пиздец как боишься говорить о нашем отце. Также как боишься говорить о своей собственной матери, - он делает несколько шагов вперед. Я делаю несколько шагов назад. Я - добыча, с которой он готов содрать шкуру.
– Что ты хочешь услышать от меня?
– рычу я.
– Что я охуеть как боюсь?
– я указываю пальцем себе в грудь.
– Я охуеть как боюсь, Ло!
– мои глаза горят от ужасной гребаной боли. Ебаный ад.
– Я чертовски боюсь, что они станут манипулировать мной, любовью к ним, тогда как все, чего хочу я - это забыть!
– Что они на фиг тебе сделали?!
– орет Ло.
– Я жил с нашим отцом. А ты просиживал штанишки в своем белом украшенном жемчугом особняке с мамочкой, которая тебя любила!
Я качаю головой. Это не решит ничего. Моя грудь вздымается и опадает.
– Расскажи мне!
– орет Ло.
– Расскажи мне, как тебе было хреново, Рик. Что он сделал тебе? Неужто он дал тебе подзатыльник, когда ты получил тройку за тест по
– Ло приближается ко мне, его глаза прищуриваются, а на щеках видна влага.
– Что он на хрен тебе сделал?
Я снова качаю головой. Я не жертва, как Ло. Если я поясню ему свою позицию, это не приведет к добру. Это лишь выведет еще больше дерьма на свет.
Ло снова ударяет меня кулаком в грудь, и на этот раз что-то ломается внутри меня, и я отвечаю, бью его в ответ. Он спотыкается, но удерживается на ногах, не падая в грязь.
– Я не стану с тобой на хрен драться!
– кричу я. Но он не слушает. Он снова атакует, и когда брат пытается повалить меня, я толкаю его вниз наземь.
Я сильнее него.
Старше него.
Я - худшее и лучшее, что когда-либо случалось в его жизни. Я знаю это.
Я прижимаю его спину к земле, мои руки на его запястьях, а колени вжимаются в его ребра.
– Я не хочу драться с тобой, Ло, - говорю я, задыхаясь.
Его глаза еще сильнее краснеют.
– Ты потратил столько времени на чертовы попытки спасти меня, - говорит он, - и даже не осознал, что убиваешь меня, - слеза катится по его щеке. Он прерывисто вдыхает, а затем выпускает воздух.
– Знаешь ли, новости показывают не только в Филли. Они повсюду, куда бы мы не поехали. Даже на заправке в Юте, - его глаза переполняет грусть.
– Они думают, что отец соблазнил меня. Вся гребаная страна. Люди думают, что наш собственный отец прикасался ко мне, и ты не делаешь ничего, чтобы развеять эти слухи, - его острый взгляд неоднократно ударяет меня, будто нож.
– Почему ты веришь им, а не мне?
– Я верю тебе, - шепчу я, на сей раз не колеблясь. Я верю ему. Думаю, я всегда могу ему верить. Но что-то большее удерживает меня от защиты Джонатана Хейла, что-то столь необузданное, что о нем больно даже думать. И сейчас я вынужден столкнуться с данными эмоциями снова, потому что вернулся к этой жизни. Я мог бы оставить это все позади, как и планировал. Если бы я бездействовал три года назад, если бы оставил Ло на той вечеринке на Хеллоуин, я бы никогда не пережил эту ненависть. Я бы никогда не повстречался с чувствами, что накатывают на меня сейчас.
Ло, вероятно, читает мое выражение лица, потому что в ответ он спрашивает:
– Что, черт побери, отец сделал тебе, что ты так сильно его возненавидел?
Он спрашивал меня об этом раньше, лишь однажды, и я дал ему не лучший ответ. Вся правда кажется колющей и эгоистичной. Так чертовски глупо сравнивать это с теми двадцатью тремя годами, что провел мой брат с нашим отцом. Но я обязан рассказать ему правду. Я и так достаточно лгал Ло.
– Он выбрал тебя, - говорю я.
– Он выбрал незаконно рожденного ребенка и поставил его превыше меня и моей матери, и я на хрен лгал для него всю свою жизнь. Я скрывал свою личность ради него. Для окружающих у меня не было матери, я был Мэдоуз, а она - Сара Хейл. Для всех, у меня не было отца. Я спас его репутацию, а он закапывал меня в землю каждый чертов день, он выбрал тебя, а не меня, каждый день он возвышал тебя и отталкивал меня. Я не мог дышать, так чертовски был зол.