Теранезия
Шрифт:
Прабир подошел к клетке с бабочками. Они набросали немного листьев на дно клетки, но веток, на которых будущий мученик смог бы подвесить себя, там не было. Прабир присел на корточки, чтобы получше разглядеть их и увидел длинную цепочку грязно-серых бисеринок, прилипших к нижней части одного из листьев.
— Листья были чистыми, — спросил он, — когда вы клали их в клетку?
— Я полагаю, да. А что?
— Мне кажется, я только что нашел яйца бабочек.
Прабир проснулся и лежал, слушая шум волн, разбивающихся о риф. Яйца позволят им наблюдать каждую стадию развития бабочки, но и этого будет недостаточно. Геном бабочки будет сейчас
Он отправился в каюту и разбудил Грант, позвав ее стоя в дверях. Ее койка была скрыта в тени, но он услышал, как она села.
— Что?
Прабир рассказал, что увидел с верхушки дерева.
— Теперь я знаю, где кампунг. Я могу добраться до него с берега.
Она колебалась.
— Ты уверен, что хочешь сделать это? Ты можешь нарисовать карту, и я схожу туда сама.
Прабир едва не поддался искушению. Это место ничего не значило для Грант: она могла пойти туда и взять все, что нужно, обшарив весь кампунг без малейших колебаний с полным безразличием к его истории. Но это была его работа. Он не мог претендовать на то, что избавляет Мадхузре от боли, связанной с возвращением сюда, перепоручив это дело постороннему.
— Я лучше пойду один.
— Мы пойдем вместе, — решительно сказала Грант. — Завтра, прямо с утра. Я же обещала тебе после мангровых болот: мы больше не будем разделяться.
12
Прабир успокоился, выполняя рутинные процедуры: высадку на берег, обработку репеллентом, проверку миноискателя. Разглядывание рифа в процессе натягивания ботинок. Им просто надо собрать образцы и вернуться на лодку. Это будет обычный день.
Он определил GPS-координаты кампунга из регистрационных данных своего планшета за вчерашний день и своих воспоминаний о том, что видел с вершины дерева. Они с трудом проложили себе путь через кустарник; впервые у них не было ни возможности выбирать пункт назначения, ни вариантов более простого маршрута. Грант один раз попыталась расчистить путь в подлеске с помощью паранга, купленного в Амбоне, но это оказалось пустой тратой сил; мачете прекрасно подходило для того, чтобы прорубить отдельные стебли, но заросли по колено высотой были настолько переплетены, что их пришлось бы вырубать под корень.
Грант вела себя необычайно молчаливо; ей, наверное, было бы намного проще проделать все это самой, а присутствие Прабира заставляло ее чувствовать себя в значительной степени нарушителем.
— Вы не поверите, — сказал Прабир, — но мне нужно было всего полчаса в день, чтобы поддерживать эту тропинку в чистоте.
— Это была одна из твоих обязанностей?
— Ага.
Она улыбнулась.
— А я думала, что со мной обращаются жестоко, заставляя чистить ванну. И у меня, по крайней мере, было, где потратить карманные деньги. Полагаю, с тобой рассчитывались какими-то привилегиями в сети?
— Я не помню.
Пот заливал Прабиру глаза. Когда он протер их, перед ним, словно наяву встала картинка, как он тогда подходил к кампунгу. Он услышал тяжелый удар взорвавшейся мины и помчался вперед с Мадхузре на руках. Деревья убегали назад все быстрее, словно он падал.
Грант заметила один из домиков раньше него: опасно покосившийся, укрытый древесной губкой и лианами. В отличие от крыш, которые он видел сверху, стены
Даже когда они будут стоять в центре кампунга, ему понадобится какое-то время, чтобы найти среди деревьев все шесть домиков.
— Я не знаю где мы, — тупо сказал он. — Я не знаю с чего начать.
Грант положила руку ему на плечо.
— Не будем суетиться. Если хочешь, я загляну в одно из этих строений и опишу тебе, что увижу внутри.
— Не стоит. Все в порядке.
Он повернулся и подошел к домику справа от себя. Двери, направленные к центру кампунга заросли плотным слоем ползучих растений, но в одном углу стенки разошлись, образовав щель, через которую было намного проще попасть вовнутрь.
Подошла Грант.
— Тебе нужен свет и мы должны сделать это не торопясь. Мы не знаем, что там внутри.
Прабир взял у нее фонарик. Она сняла с плеча винтовку и последовала за ним, когда он, согнувшись, пролазил в щель. Внутрь нанесло довольно много земли, и света, проникавшего через щели в стенах и затянутые лозой окна, оказалось достаточно, чтобы пол зарос бледными сорняками. На одной из стен был крюк, а под ним скрученные, потрескавшиеся остатки прямоугольного куска парусины.
— Это мой, — сказал он, указывая на остатки гамака. — Здесь я спал.
— Понятно.
Должно быть термиты сожрали все упаковочные ящики, в которых он держал свою одежду, как только из древесины вымыло предохраняющее средство. Сейчас домик выглядел более голым, чем тюремная камера, но в нем, впрочем, никогда не был захламлен аппаратурой и украшательствами — все ценное, что было у Прабира, хранилось в его планшете.
Из этого домика он смотрел в ночь, со сжавшимся от волнения желудком. А затем он думал о поступке, который оправдал бы все, что он чувствовал: преступление, соответствующее его чувству вины, и алиби, чтобы объяснить его.
Хотя какой вообще вины? Разве он что-то украл или испортил? Но что может быть хуже, чем саботировать работу своих родителей?
— Домик бабочек, — он попятился, затем попробовал сориентироваться. — Он находился прямо через кампунг.
Прабир пробирался сквозь деревья, а рядом молча шла Грант. Это был самый прямой путь, но, потеряв из виду окружающие домики, он не мог больше точно определить, где по кругу находится нужный.
Они подошли к домику с упавшей дверью и входом, затянутым вьющимися растениями. Прабир срубил их парангом, который дала ему Грант. Затем направил в темноту луч фонарика.
Пластиковая кроватка Мадхузре, покрытая плесенью, выцветшая и деформированная, но все еще целая. За ней, усыпанная мусором раскладная кровать родителей со сгнившим матрасом и покрытым ржавчиной каркасом.
Он боялся за них. Боялся, что война доберется до них, невзирая на уединенность острова и заверения отца.
Но почему он должен чувствовать себя виноватым? Почему он должен представлять, что он был бы виноват в том, что на остров пришла война? Даже если бы он боролся со своими родителями и хотел наказать их — даже если бы кричал со склонов вулкана, что желает им смерти — он никогда не был суеверным настолько, чтобы поверить в то, что его желание может исполниться.