Терешкова летит на Марс
Шрифт:
Игорь считал себя писателем. К несчастью, кажется, всерьез. Его беспомощные, уж откровенно, рассказы — автор упорно оставался верен фэнтези — не брали порой и в местной «молодежке» (редактор которой, здоровый усатый мужик, на фото так и брутальный, писал в своей колонке: «Ура! Наконец-то выпал снег! Утром у меня замерзли ушки»). Однако он не страдал и не комплексовал, а марал и марал бумагу, пер, как слепой бульдозер, через все преграды, да и просто через здравый смысл. Когда им было по семнадцать и скучной лекции посредь Игорь двигал ему, Павлу, кривенький листочек с очередной «нетленкой», это еще можно было с иронией принять. Когда им двадцать третий год и один
— Что нового? — с энтузиазмом вопрошал Игорь после того, как они конспиративно выпивали принесенное. Господи, ну что могло случиться за несколько безвоздушных дней.
Уходил Павел с кислым послевкусием «Гиннесса», разбитый еще больше домашнего, зная: от безысходности притащится снова и снова.
Так кончался декабрь.
Когда на носу оказался Новый год и, по обыкновению, забурлили торговые центры etc, Паша даже повеселел, объявив, что праздновать не будет, а завалится спать. И это так понятно. О, благородный траур. Но в сам день 31-го, перенасыщенный кухонным паром, Павел довольно глупо дал себя уговорить. Данила собирался к каким-то своим «ролевикам», брал с собой Игоря, они на пару «дожали» и Павла. И тот мрачно собирался, пока родители скандалили и подгружали салатницы, а по телику менялись две новостные картинки: негодующий Лукашенко и небоскреб «Газпрома». В этом здании все выдавало начало 90-х: и явная бедность архитектурной мысли, и впечатление сырого цемента по боковинам. Гладиолус-урод. Паша ведь немного занимался архитектурой. И если бы… Если бы. Нельзя еще и это вспоминать. Давлением сплющит мозг и вышибет слезы. Подходило к восьми, и надо было поспешить, чтобы успеть к этим чертовым даниловским дружкам…
Чертовы дружки являли собой крайне разнородную толпу, в которой знакомы друг с другом едва ли больше половины. Скованные девушки с трудом договаривались и до салатов в кухне. Скованные парни предпочитали со значением молчать, отхлебывая кто что и делая вид, что ничего интереснее всей этой оргии в телевизоре — в жизни не видели. Игорь же всячески старался всех расшевелить и вел себя как скоморох. Видимо, он и правда не въезжал, что косятся на него с откровенной неприязнью.
— Есть у меня знакомый, — рассказывал, например, он. — Ну реально кризисный какой-то весь чувак. И вот он встречал Новый год один. И че-то так ему было паршиво, что когда било двенадцать, он встал на подоконник (ну еще чего-то подложил, наверное) и высунул хрен в форточку. Типа — на, наступающий год!..
Молчание. Все упорно рассматривали взрыв маленьких искусственных кудряшек у Аллы Борисовны.
— …На улице в этот момент все равно никого не было. Двенадцать же. Так что кого шокировать, — упавшим голосом добавлял Игорь.
— Он себе ничего не отморозил, нет? — наконец брезгливо сжалился рыжий парень с печаткой.
Этот парень потом оказался за столом рядом с Пашей, и ночью они едва разговорились. Парень, выяснилось, работает на стройке. «Путинку» он пить отказался — принес с собой какую-то дорогую горилку. Раза три Паше странно бросилось в глаза, что ногти его соседа как-то слишком уж молодо-здорово отблескивают — как масляный лучок в винегрете. Сосед поймал его взгляд. Подтвердил: пару дней назад зашел в салон и «привел себя в порядок».
Заглатывая порцию «Путинки» и впиваясь в зачем-то свежий помидор, оглушительно безвкусный после водки, Паша мрачно думал, что вот она — примета времени: строитель с маникюром. Не так абсурдно, кстати. Идет перераспределение ролей, и наступает эра не технарей
— Так за московский Новый год! — взверещали в два часа. — Граждане, давайте хоть без шампанского, ну будем гуманистами…
Ходили запускать петарды, вернулись, замерзшие и довольные, — наглотавшись и свежего и жженого воздуха. Развалились на мелкие компании. Кто-то уж и на диване спал, кто-то дербанил дешевый кухонный приемничек, добиваясь права на музыкальный суверенитет.
— Как Наташка-то? — спросил Игорь, не пьяный, но взвинченный водкой больше обычного.
— Да так же… — И Паша мямлил про Питтсбург, негров, квартирную хозяйку, тараканов.
— Возвращаться не собирается?
Зачем отвечать на глупый вопрос?
Но глаза Игоря уже загорелись. Он уже был занят любимым своим делом — сотворением сюжетов.
— А давай… А пусть ее вышлют из Америки! Чего усмехаешься, реально, там сейчас многих высылают… Ага! Мы пошлем на ее адрес письмо (ну, в смысле, не мы — анонимное), а в нем белый порошок! Там ЧП, расследование, то-се… Она иностранка…
— Наша почта не пропустит, — флегматично отозвался Данила.
— Да? — Игорь не любил, когда в его таинство вмешивались, но никогда не сдавался. — А вот! А там же вроде высылали каких-то пакистанцев, которые искали какие-то схемы самолетов, что ли. Терроризм, все дела… Шикарно! Вложим в конверт чертежи!
Это да, это пугало иногда: он действительно не понимал, где граница между «всерьез» и всеми его карнавальными бреднями во главе с представлением о себе самом как об эдаком Толкиене. Он уже носился по квартире, по всему этому полураспаду праздника, выясняя у хозяина, есть ли Интернет и принтер. А в Павле поднималась, как вода, обида: он здесь — чужой (с кучей пьяных посторонних уродов), он — один, его бросила любимая девушка, и не бросила даже, а просто отодвинула в сторонку, и вот он стоит, со свежим скальпельным разрезом, а над ним еще и глумятся, еще и кто!
А над ним еще и глумились, оседлав вдвоем компьютер, весело шарились по поисковикам, и вот уже Данила распечатывает чертежи какие-то с официального сайта КБ Туполева и озабоченно спрашивает:
— А Ту-104, интересно, подойдет?..
— Все! Хватит!
На Пашу глянули и посторонние.
— Мы же тебе хотим помочь! — по инерции весело крикнул Игорь, его улыбка гасла.
— Да перестаньте! Помочь! Чему — помочь! Наташка в этой гребаной Америке — не просто так. Она молодец. Она делает карьеру, строит свою жизнь, понимаете! А че ей возвращаться, че ей здесь делать-то? Со мной сидеть? С вами? Да кто мы вообще такие! Возвращатели, мля, нашлись…
Друзья застыли изумленно, да и Паша не ожидал от себя таких воплей.
— Да ладно, чего ты… — Растерянный Данила рвал бумажки.
— Паш, ну серьезно, ну извини…
— Вы просто достали. «Наташа, Наташа». Мне и без вас тошно.
Ну а дальше, конечно, стало совсем неинтересно. Да и времени — пятый час. Паша засобирался спать домой, и напрасно друзья призывали его остаться, чтобы вместе пойти к Даниле на заветные койко-места. И шагал он один по яркому, извергающему салюты-салаты, пьяному, но уже мрачно впадающему в похмелье городу.